3 Царств, 3:16-28
Две женщины, две матери, два горя,
Горчайших, словно перец и полынь.
В них сердце обнимает злая стынь,
И увлекая, топит в бурном море
Отчаянья. Кто потерял детей,
Кто хоть на миг представил бы потерю,
Тот понимает, как закрыты двери
Глаз, погружённых в пропасть пустоты
У той черты, невидимой черты,
Что отделяет этот мир живых.
Из-за которой нет уже возврата,
Нет радости восходов и закатов,
Нет счастья, что дитя тебе дарит,
Откуда выход наглухо закрыт.
Две матери пришли на царский суд.
И два младенца: мёртвый и живой.
– Сын жив! Он мой!
– Воровка, он не твой!
– Своё дитя ты не уберегла…
– Несчастная! Не ты ли заспала
Его, случайно придавив во сне.
И подло, будь проклятье на том дне,
Подсунула мне мёртвого в кровать?
– Закрыты ставни в роковую ночь.
– Сгустилась тьма и некому помочь…
Дал знак рукой премудрый Соломон:
– Исполнить справедливость и закон
Мой долг судьи. Сюда несите меч,
Чтобы ребёнка надвое рассечь.
Вам поровну достанется тогда.
И стон глухой, тяжёлый и больной
Послышался от женщины одной:
– Нет! – вскрикнула, –
Отдайте!
Пусть живёт!
Другая же, скривив гримасой рот,
Шипит:
– Рубите!
Пусть ни ей, ни мне!
– Нет!
– Нет, не станет любящая мать
Дитя своё на гибель предавать,
Свою надежду, будущность свою.
Тебе живого сына отдаю.
Другая пусть смирится, преступленье
Не совершая впредь. Моё решенье
Скрепит печать, – промолвил мудрый царь.
Не сказка, не предание, не сон,
Не вымысел досужий для рекламы,
Не байка для слезливой мелодрамы…
«Живи Израиль! Царствуй Соломон!
Всевышний да пошлёт тебе успех!»
И страх Господень пребывал на всех.
