Я давно уже заметил, что взрослые задают маленьким очень глупые вопросы.
Они как будто сговорились.
Получается так, словно они все выучили одинаковые вопросы и задают их всем ребятам подряд.
Я так к этому делу привык, что наперед знаю, как все произойдет, если я познакомлюсь с каким-нибудь взрослым.
Это будет так.
Вот раздастся звонок, мама откроет дверь, кто-то будет долго гудеть что-то непонятное, потом в комнату войдет новый взрослый.
Он будет потирать руки.
Потом уши, потом очки.
Когда он их наденет, то увидит меня, и хотя он давным-давно знает, что я живу на этом свете, и прекрасно знает, как меня зовут, он все-таки схватит меня за плечи, сожмет их довольно-таки больно, притянет меня к себе и скажет:
Ну,
Денис, как тебя зовут?»
Конечно, если бы я был невежливый человек, я бы ему сказал:
Сами знаете!
Ведь вы только сейчас назвали меня по имени, зачем же вы несете несуразицу?»
Но я вежливый.
Поэтому я притворюсь, что не расслышал ничего такого, я просто криво улыбнусь и, отведя в сторону глаза, отвечу:
Денисом».
Он с ходу спросит дальше:
А сколько тебе лет?»
Как будто не видит, что мне не тридцать и даже не сорок!
Ведь видит же, какого я роста, и, значит, должен понять, что мне самое большее семь, ну восемь от силы, — зачем же тогда спрашивать?
Но у него свои, взрослые взгляды и привычки, и он продолжает приставать:
А?
Сколько же тебе лет?
А?»
Я ему скажу:
Семь с половиной».
Тут он расширит глаза и схватится за голову, как будто я сообщил, что мне вчера стукнуло сто шестьдесят один.
Он прямо застонет, словно у него три зуба болят:
Ой-ой-ой!
Семь с половиной!
Ой-ой-ой!»
Но чтобы я не заплакал от жалости к нему и понял, что это шутка, он перестанет стонать.
Он двумя пальцами довольно-таки больно ткнет меня в живот и бодро воскликнет:
Скоро в армию!
А?»
А потом вернется к началу игры и скажет маме с папой, покачивая головой:
Что делается, что делается!
Семь с половиной!
Уже! — И, обернувшись ко мне, добавит: — А я тебя вот такусеньким знал!»
И он отмерит в воздухе сантиметров двадцать.
Это в то время, когда я точно знаю, что во мне был пятьдесят один сантиметр в длину.
У мамы даже такой документ есть.
Официальный.
Ну, на этого взрослого я не обижаюсь.
Все они такие.
Вот и сейчас я твердо знаю, что ему положено задуматься.
И он задумается.
Железно.
Он повесит голову на грудь, словно заснул.
А тут я начну потихоньку вырываться из его рук.
Но не тут-то было.
Просто взрослый вспомнит, какие там у него еще вопросы завалялись в кармане, он их вспомнит и наконец, радостно улыбаясь, спросит:
Ах да!
А кем ты будешь?
А?
Кем ты хочешь быть?»
Я-то, честно говоря, хочу заняться спелеологией, но я понимаю, что новому взрослому это будет скучно, непонятно, это ему будет непривычно, и, чтобы не сбивать его с толку, я ему отвечу:
Я хочу быть мороженщиком.
У него всегда мороженого сколько хочешь».
Лицо нового взрослого сразу посветлеет.
Все в порядке, все идет так, как ему хотелось, без отклонений от нормы.
Поэтому он хлопнет меня по спине (довольно-таки больно) и снисходительно скажет:
Правильно!
Так держать!
Молодец!»
И тут я по своей наивности думаю, что это уже все, конец, и начну немного посмелее отодвигаться от него, потому что мне некогда, у меня еще уроки не приготовлены и вообще тысяча дел, но он заметит эту мою попытку освободиться и подавит ее в корне, он зажмет меня ногами и закогтит руками, то есть, попросту говоря, он применит физическую силу, и, когда я устану и перестану трепыхаться, он задаст мне главный вопрос.
А скажи-ка, друг ты мой… — скажет он, и коварство, как змея, проползет в его голосе, — скажи-ка, кого ты больше любишь?
Папу пли маму?»
Бестактный вопрос.
Тем более что задан он в присутствии обоих родителей.
Придется ловчить.
Михаила Таля», — скажу я.
Он захохочет.
Его почему-то веселят такие кретинские ответы.
Он повторит раз сто:
Михаила Таля!
Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Каково, а?
Ну?
Что вы скажете на это, счастливые родители?»
И будет смеяться еще полчаса, и папа и мама будут смеяться тоже.
И мне будет стыдно за них и за себя.
И я дам себе клятву, что потом, когда кончится этот ужас, я как-нибудь незаметно для папы поцелую маму, незаметно для мамы поцелую папу.
Потому что я люблю их одинаково обоих, одинаково!!
Клянусь своей белой мышкой!
Ведь это так просто.
Но взрослых это почему-то не удовлетворяет.
Несколько раз я пробовал честно и точно ответить на этот вопрос, и всегда я видел, что взрослые недовольны ответом, у них наступало какое-то разочарование, что ли.
У всех у них в глазах как будто бывает написана одна и та же мысль, приблизительно такая:
У-у-у… Какой банальный ответ!
Он любит папу и маму одинаково!
Какой скучный мальчик!»
Потому я и совру им про Михаила Таля, пусть посмеются, а я пока попробую снова вырваться из стальных объятий моего нового знакомого!
Куда там, видно, он поздоровее Юрия Власова.
И сейчас он мне задаст еще один вопросик.
Но по его тону я догадываюсь, что дело идет к концу.
Это будет самый смешной вопрос, вроде бы на сладкое.
Сейчас его лицо изобразит сверхъестественный испуг.
А ты сегодня почему не мылся?»
Я мылся, конечно, но я прекрасно понимаю, куда он клонит.
И как им не надоест эта старая, заезженная игра?
Чтобы не тянуть волынку, я схвачусь за лицо.
Где?! — вскрикну я. — Что?!
Где?!»
Точно!
Прямое попадание!
Взрослый мгновенно произнесет свою старомодную муру.
А глазки? — скажет он лукаво. — Почему такие черные глазки?
Их надо отмыть!
Иди сейчас же в ванную!»
И он наконец-то отпустит меня!
Я свободен и могу приниматься за дела.
Ох и трудненько достаются мне эти новые знакомства!
Но что поделать?
Все дети проходят через это!
Не я первый, не я последний…
Тут ничего изменить нельзя.
