Тяжёлые тучи рушатся с неба в воду.
И вечер приходит, и входит тревога в город.
И ветер, свистя, поднимает набрякший ворот.
И в тысячах окон что-то опять болит.
И окон в домах, знаете, чёрт-те много,
Но Томас идёт, весело ставит ногу,
И, глядя на безнадёжнейшего больного,
Он щурится, но дурного не говорит.
Так Томаса опасается всякий случай:
Он страшно умён, он знает, как сделать лучше.
У Томаса каждую смену — игра на души,
Его не волнуют цацки и отпуска.
И даже когда последний отсчёт начат,
Он снимет пальто в доме, в котором плачут:
— Меня зовут Том. Я доктор. А это значит —
Ни шагу на небо. Я вас не отпускал.
Так город ему рукоплещет, меняя лица.
Он видится им рок-звездой и уставшим принцем,
Завидев высокого, тощего, как страница, —
Любой обнимает в баре или в метро.
Но даже сквозь стук колёс или крики матча
Он снова и снова слышит, как кто-то плачет.
Он здесь, далеко, — и слышит: там кто-то плачет.
От этого плача скручивает нутро.
У Стеллы четвёртый месяц нет сил подняться.
Она пробегает глазами едва абзац —
И смотрит на руки. Просвечивают пальцы.
Она улыбается, шутит про лунный свет.
Холодная трубка мобильного весит тонну.
Он долго звенит под утро кошмарным звоном,
И Стелла бросает сон с удивлённым стоном,
Но всё это кажется. Больше не абонент.
Бессчётные встречи с призраками в халатах,
Но Стелла белее простыни в их палатах.
Но Стелла белее снега, белее ада.
Друзья ожидаемо бросят её одну.
А где-то летят сверкающие метеоры
И, вдвое быстрее, едет машина скорой.
И доктор снова и снова спасает город,
А после считает слёзы и пьёт вину.
