Мое имя народы помнят и проклинают,
Моя слава стелется пустошью до морей.
Псы мои лет как двести сбились в собачью стаю,
Их сдержать - не найдёшь столь крепких цепей.
Я, гонимый ветром, кочую с Севера,
Вечером греет бок мой собачий мех.
Я разделяю пищу со своим верным зверем,
И стаю кормлю, деля добычу на всех.
Так я скитался не год, не два, не десяток,
Так я учился жить (читай: выживать).
Учился чести, учился не брать взяток,
Учился своими зубами горло чужому рвать.
Стаю мою призывали на службу не раз,
Злато сулили, горы костей и дом.
Я раз за разом рычал сквозь зубы отказ:
Каждый из стаи рожден был уличным псом.
Стая росла, мы продолжали путь,
Дорога стелилась под лапы горной грядой.
Я был вожак, я был - сама суть.
Я был - луна, и ветер, и волчий вой.
В город осаженный стая вошла под крики,
«Бешенство псов добьёт убогий народ».
Мы шли по улицам, скаля святые лики.
Те, что за стенами встали - просто тупой сброд.
Люди пугались, прятались тихо в домах.
Я шёл по рынку, морща собачий нос.
Запахом мора и голода город пропах.
Запах такой чует каждый бездомный пёс.
Солнце слепило глаза, псы разбрелись по углам.
Улочки города - сотни гниющих тел.
Люди молились самым кровавым богам,
Лишь бы несчастье ушло, лишь бы стал свет снова бел.
Я встал у ратуши, замер неловко - вот,
Там, на ступенях, залитое солнцем дитя.
У девочки на коленях свернулся калачиком кот,
Ластится мордой худой, утробно и тихо мурча.
Рыжие волосы солнцем текут по плечам,
Худая как смерть, глаза блестят янтарем,
Самое место в таких глазах искрам, чертям,
А не пустоши, выжженной чёрным огнём.
Псы мои молча стоят за спиной.
Мне бы хватило не слова, но полукивка,
И вряд ли ушла бы сегодня отсюда живой
Девочка-кошка, чья жизнь так смешно коротка.
И то ли мне жалко, то ли размяк дух,
Но, молча махая хвостом, я пошёл к ней.
Девочка встала. Ладонь протянула. И вдруг.
Был я бездомным, "волчарой". И стал за секунду "чей".
Молча уткнулся я носом своим в ладонь.
Меня потрепала за ухом чужая рука.
Стая затихла, секунда - и поднялся вой.
Город нашёл себе только что вожака.
Осада идёт, и народ все сильней голодает,
Хозяйка моя с постели не может встать,
Служители храма один за другим умирают,
От голода синие, та ещё божья рать.
Хозяйка моя - сиротка при местном храме,
Народ у неё - церковники или глупцы,
Народ, угнетаемый временами.
И вот на защиту явились степные псы.
Из города мы идём молча, дикие звери.
Молитв не услышали боги, явились в ответ мы.
Нам распахнули ворота и бойницы, ветхие двери.
Три сотни бешеных псов управятся здесь до зимы.
Нас жгут углями, на нас тратят стрелы,
Режут мечами и топчут конями тела,
Только вот, глупые люди, такое дело
К вам сама Смерть гнать взашей вас отсюда пришла.
Хозяйка моя спустя годы сидит на троне.
Пёс ее верный свернулся у самых ног.
Господствует город на всём Восточном Затоне.
Тысячи северных псов охраняют исток.
