Знаменитых горщиков по нашим местам немало бывало.
Случались и такие, что по-настоящему ученые люди, академики их профессорами величали и не в шутку дивились, как они тонко горы узнали, даром что неграмотные.
Дело, понятно, не простое, - не ягодку с куста сорвать.
Не зря одного такого прозвали Тяжелой Котомкой.
Немало он всякого камня на своей спине перетаскал.
А сколько было похожено, сколь породы перекайлено да переворочено, - это и сосчитать нельзя.
Только и то сказать, этот горщик - Тяжелая-то Котомка, - не из первых был.
Сам у кого-то учился, кто-то его натолкнул и на дорогу поставил.
В Мурзинке будто эта зацепка случилась.
По нынешним временам про Мурзинку мало слышно, а раньше не так было.
Слободой она считалась.
От нее и другие селенья пошли, а сама она, сказывают, в Ермакову пору обосновалась, - вроде крепости по тем временам.
Не раз ее сжигали да разоряли.
Да ведь русский корень!
Разве его кто вырвать может, коли он за землю ухватился.
Мало того, что отстроится слобода, а еще во все стороны деревни выдвинет, вроде, сказать, заслонов.
Другая отличка Мурзинской слободы в том, что около нее нашли первое в нашем государстве цветное каменье.
Нашел-то камни Тумашев, в государеву казну представил и награду получил.
Так по письменности значится, а на деле, может, кто из слободских Тумашеву место показал.
Ну, это дело давнее, никому толком не ведомо, одно ясно, что с Мурзинки у нас и началась охота за веселыми галечками, - каменное горе али каменная радость.
Это уж кому как любо называй.
Ремесло-то это поисковое совсем особое.
Конечно, каждый норовит на камешках кусок хлеба заработать.
Только есть меж поисковиков и такие, что ни за какие деньги не отдадут камешек, который им полюбится.
Вроде и ни к чему им, а до смерти хранят.
- С ним, - говорят, - жить веселее.
Ну, а корысти тут и вовсе без числа.
Потому около камешков в одночасье человек разбогатеть может.
Таких скоробогатиков и набралось порядком в самой Мурзинке и по деревням, близ коих добыча велась.
На перекупке больше наживались.
Главное тут было угадать в сыром камне его настоящую цену.
Горщик, которого потом Тяжелой Котомкой прозвали, в те годы парнишкой был.
Родом он то ли из Колташей, то ли из Черемисской, неподалеку от Мурзинки.
Рос в сиротстве со своей бабушкой.
Старушка старательная, без дела не сидела, только ведь старушечьим ремеслом - пряжей да вязаньем - не больно прокормишься.
Парнишке и пришлось с малых лет кусок добывать.
По сиротскому положению, ясное дело, не приходится работу выбирать: что случится, то и делал.
Подпаском бывал, у богатых мужиков в работниках жил, на поденные работы хаживал.
И звали его в ту пору Трошей Легоньким.
Раз Троша попал на каменные работы в горе, и оказалось, что парнишка на редкость приметливый на породу.
Увидит где пласты и говорит:
А я этакое же видал в том-то месте".
Проверят - правильно.
И в сыром камне живо наловчился разбираться.
Через малое число годов старые старатели стали спрашивать:
- Погляди,
Троша, камешок.
Сколько, по-твоему, он стоит?
Так этот Троша Легонький и прижился в артели по каменному делу, только в Мурзинке ему ни разу бывать не приходилось.
А там тоже приметили Трошу.
Приметил самоглавный тамошний богатей.
Он, видишь, больше всех на перекупке раздулся, а остарел, плохо видеть стал - оплошка в покупке дошла.
Он и придумал:
- Возьму-ка я этого Легонького к себе в дом да для верности женю на Аниске, а то вовсе изболталась девка, сладу с ней нет.
Дочь-то у него, и верно, полудурье была, да и не вовсе.
В порядке себя держала.
Ни один добрый парень из своих мурзинских никогда бы на такой не женился.
Вот и стали подманивать со стороны.
У богатых, известно, пособников всегда много.
Эти поддужные и давай напевать Троше про невесту:
- Краля писаная!
С одного боку тепло, с другого того лучше.
Характеру веселого, и одна разъединая дочь...
По времени полным хозяином станешь.
А ведь дом-то какой?
По всей округе на славе!
Бабушке трошиной, видно, надоело всю жизнь в бедности колотиться, она и поддакнула:
- Коли люди с добром, почему нам отворачиваться?
У Троши по этой части настоящей думки не было, он и говорит:
- Раз пришла пора жениться, надо невест глядеть.
Поддужные радехоньки, что парень этак легонько на приманку пошел, поторапливают:
- Тогда и тянуть с этим нечего.
В воскресенье приезжай с бабушкой.
Смотрины устроим, как полагается.
Об одежде да справе не беспокой себя.
Там знают, что из сиротского положения ты.
Взыску не будет.
Уговорились так-то.
Сказали Троше, в котором доме ему сперва остановиться надо, и уехали.
Как пришло воскресенье,
Троша оделся почище да утречком пораньше и пошел в Мурзинку, а бабушка отказалась:
- Еще испугаются меня, старухи, и тебе доли не будет!
В самоцветах разбирать научился, неуж невесту не разглядишь?
Трошу в те годы не зря Легоньким звали.
Он живо дошагал до Мурзинки.
Нашел там дом, в котором ему остановиться велели.
Там, конечно, приветили, чайком попоили и говорят:
- Отдохни покамест, потому смотрины вечером будут.
Парень про то не подумал, что тут какая уловка есть, а только отдыхать ему не захотелось.
Пойду, - думает,- погляжу Мурзинку".
Камешки тогда по многим деревням добывали.
В Южаковой там, в Сизиковой, по всей речке Амбарке, а все-таки Мурзинка заглавное место была.
Тут и самые большие каменные богатеи жили и старателей много считалось.
В числе прочих старателей был Яша Кочеток.
Груздок, как говорится, из маленьких, а ядреный, глядел весело, говорил бойко и при случае постоять за себя мог.
От выпивки тоже не чурался.
Прямо сказать, этим боком хоть и не поворачивай, не тем будь помянут покойна головушка.
В одном у него строгая мера была: ни пьяный, ни трезвый своего заветного из рук не выпустит.
А повадку имел такую: все камешки, какие добудет, на три доли делил: едовую, гулевую и душевную.
В душевную, конечно, самая малость попадала, зато камень редкостный.
Деньги, которые за едовую долю получал, все до копейки жене отдавал и больше в них не вязался:
Хозяйствуй, как умеешь!" Гулевые деньги себе забирал, а душевную долю никому не продавал и показывать не любил.
- Душа - не рубаха, что ее выворачивать!
Под худой глаз попадет, так еще пятно останется, а мне охота ее в чистоте держать.
Да и по делу это требуется.
Начнут спрашивать, какое такое дело, а он в отворот:
- Душевное дело - каменному родня.
Тоже в крепком занорыше сидит.
К нему подобраться не столь просто, как табаку на трубочку попросить.
Одним словом, чудаковатый мужичок.
Про него Троша дома слыхал, и про то ему было ведомо, что в Мурзинке чуть не через дом старатели жили.
Троша и залюбопытствовал: не удастся ли с кем поговорить, как у них тут с камешками, не нашли ли чего новенького.
Троша и пошел разгуляться, людей поглядеть, себя показать.
Видит, в одном месте на бревнах народу многонько сидит, о чем-то разговаривают.
Он и подошел послушать.
Как раз оказались старатели и разговаривали о своем деле.
Жаловались больше, что время скупое подошло: на Ватихе давно доброго занорыша не находили, на Тальяне да и по другим ямам тоже большой удачи не было.
Разговор не бойко шел.
Все к тому клонился - выпить бы по случаю праздника, да денег нет.
Тут видит Троша: подходит еще какой-то новый человек.
Один из старателей и говорит:
- Вон Яша Кочеток идет.
Поднести, поди, не поднесет, а всех расшевелит да еще спор заведет.
- Без того не обойдется, - поддакнул другой, а сам навстречу Якову давай наговаривать: - Как,
Яков Кирьяныч, живешь-поживаешь со вчерашнего дня?
Что по хозяйству?
Не окривел ли петушок, здорова ли кошечка?
Как сам спал-почивал, какой легкий сон видел?
- Да ничего, - отвечает, - все по-хорошему.
Петух заказывал тебе по-суседски поклончик, а кошка жалуется: больно много сосед мышей развел - справиться сил нет.
А сон, и точно, занятный видел.
Будто в Сизиковой бог по дворам с казной ходил, всех уговаривал:
Берите, мужики, кому сколько надо.
Без отдачи!
Лучше, поди-ка, это, чем полтинничные аметистишки по одному из горы выковыривать".
- Ну и что? - засмеялись старатели.
- Отказались мужики.
Что ты, - говорят, - боже, куда это гоже, чтоб незаробленое брать!
Непривычны мы к этому".
Так и не сошлось у них.
- Ты скажешь!
- Сказать просто, коли язык не присох.
Тут который сперва-то с Кочетком заговорил, -он, видно, маленько в обиде за петуший поклон оказался, - он и ввернул словцо в задор:
- И понять не хитро, что у тебя всегда одно пустобайство.
Кочеток к этому и привязался:
- По себе, видно, судишь!
Не уж все на даровщину польстятся?
За кого ты людей считаешь?
К барышникам приравнял!
Совесть-то, поди, не у всякого застыла.
Другие старатели ввязались, и пошло-поехало, спор поднялся, потому - дело близкое.
Бог хоть ни к кому с казной не придет, а богатый камешек под руку попасть может.
Стали перебирать богатеев, кто от какого случая разъелся.
Выходило, что у всех не без фальши богатство пришло: кто от артели утаил, кто чужое захватил, а больше того на перекупке нажился.
Купит за пятерку, а продаст за сотню, а то и за тысячу.
Эти каменные барышники тошней всего приходились старателям.
И про то посудачили, есть ли кому позавидовать из богатеев.
Тоже вышло - некому.
У одного сын дурак-дураком вырос, у другого бабенка на стороне поигрывает, того и гляди усоборует своего мужика и сама каторги не минует, потому дело явное и давно на примете.
Этот опять с перепою опух, на человека не походит.
Про невесту хваленую Троша такого наслушался, что хоть уши затыкай.
Потом, как за ним прибежали: пора, дескать, на смотрины идти, - он отмахнулся:
- Не пойду!
Пускай свой самоцвет кому другому сбывает, а мне с любой придачей не надо!
Поспорили этак старатели, посудачили, к тому пришли: нет копейки надежнее той, коя потом полита.
Кабы только этих копеек побольше да без барышников!
Известно, трудовики по трудовому и вывели.
Меж тем темненько уж стало.
Спор давно на мирную беседу повернул.
Один Кочеток не унимается.
- Это, - кричит, - разговор один!
А помани кого боговой казной либо камешком в тысчонку-две ростом, всяк руки протянет!
- Ты откажешься?
Сам, небось, заветное хранишь, продешевить боишься!
Кочеток от этого слова весь задор потерял и говорит совсем по- другому:
- Насчет моего заветного ты напрасное слово молвил.
Берегу не для корысти, а для душевной радости.
Поглядишь на эту красоту - и ровно весной запахнет.
А что правда, то правда: подвернись случай с богатым камешком - не откажусь.
Крышу вон мне давно перекрыть надо, ребятишки разуты-раздеты.
Да мало ли забот!
Другой старатель подхватил:
- А я бы лошадку завел.
Гнеденькую!
Как у Самохина.
Пускай не задается!
Мне баню поставить - первое дело, - отозвался еще один.
За ним остальные про свое сказали.
Оказалось, у каждого думка к большому фарту припасена.
Кочеток на это и говорит:
- Вот видите: у каждого своя корысть есть.
Это- и мешает нам найти дорогу к далевому глядельцу.
Старатели на это руками замахали и один по одному расходиться стали, а сами ворчат:
- Заладила сорока Якова одно про всякого!
Далось ему это далевое глядельце!
- Слыхали мы эту стариковскую побаску, да ни к чему она!
- Что ее, гору-то, насквозь проглядывать!
Тамошнего богатства все едино себе не заберешь.
Только себя растравишь!
- Куда нам на даля глядеть!
Хоть бы под ногами видеть, чтоб нос не разбить.
Разошлись все.
Пошел и Кочеток домой, а Троша с ним рядом.
Дорогой Яша спрашивает у парня: чей да откуда, каким случаем в Мурзинку попал, какие камешки находить случалось, по каким местам да приметам.
Троша все отвечает толково и без утайки, потом и сам спрашивает:
- Дядя Яков, о каком ты далевом глядельце поминал и почему это старателям не любо показалось?
Яков видит: парень молодой, к камешкам приверженность имеет и спрашивает не для пустого разговору, доверился ему и рассказал:
- Сказывали наши старики, что в здешних горах глядельце есть.
Там все пласты горы сходятся.
А далевым оно потому зовется, что каждый пласт, будь то железная руда али золото, уголь али медь, дикарь-камень али дорогой самоцвет, насквозь видно.
Все спуски, подъемы, все выходы и веточки заприметить можно на многие версты.
Глядельце это не снаружи, а в самой горе.
Добраться до него человеку нельзя, а видеть можно.
- Как так?
- А через терпеливый камешек.
- Это еще какой? - спрашивает Троша
- Тут, видишь, штука какая, - объясняет Кочеток, - глядельце открывается только тому, кто себе выгоды не ждет, а хочет посмотреть красоту горы и народу сказать, что где полезное лежит.
А как узнаешь, что человек о своем не думает?
Вот и положено испытание: найдешь камешек, который тебе больше других приглянется, и храни его.
Не продавай, не меняй и даже в мыслях не прикидывай, сколько за него получить можно.
Через такой камешек и увидишь далевое глядельце.
Как к глазу тебе его поднесут.
Не сразу, понятно, такой камешек тебе в руки придет.
Не один, может, десяток накопить придется,
Терпенье тут требуется.
Потому камень и зовется терпеливым.
А какой он, этот камешек, цветом - голубой ли, зеленый, малиновый ли красный - это неведомо.
Одно помнить надо, чтоб его какой своей корыстью не замутить.
- Почему старателям не любо слышать разговор об этом?
По моему понятию, тут вот что выходит: трудовому человеку, ежели он не хитник, не барышник, охота, поди, поглядеть на красоту горы, а всяк лезет в яму с какой-нибудь своей думкой.
Слышал вон разговор: кому лошадь нужна, кому баня, кого другая нужда одолевает.
Ну, и досадуют, что им даже думка о далевом глядельце заказана.
Тут Кочеток вовсе доверился парню и рассказал:
- У меня вон есть терпеливые камешки, да не действуют.
Замутил, видно, их своими заботами о том, о другом.
Ты парень молодой и камешкам приверженный, вот и запомни этот разговор.
Может, тебе и посчастливит - увидишь далевое глядельце.
- Ладно, - отвечает, - не забуду твои слова.
В этих разговорах они подошли к кочетковой избушке.
Троша тогда и попросил:
- Нельзя ли, дядя Яков, у тебя переночевать?
Больно мне неохота к этим богатеевым хвостам ворочаться, а идти домой в потемках несподручно.
- Что ж, - говорит Яков, - время летнее, в сенцах места хватит, а помягче хочешь, ступай на сеновал.
Сена хоть и нелишка, а все-таки есть.
Так и остался Троша у Кочетка ночевать.
Забрался он на сеновал, а уснуть не может.
День-то у него неспокойный выдался.
Растревожило парня, что чуть оплошку не сделал с хваленой-то невестой.
Ну, и этот разговор с Кочетком сильно задел.
Так и проворочался до свету.
Хотел уж домой пойти, да подумал:
Нехорошо выйдет, надо подождать, как хозяева проснутся".
Стал поджидать, да и уснул крепко-накрепко.
Пробудился близко к полудню.
Спустился с сеновала, а во двор заходит девчонка с ведрами.
Ростом невеличка, а ладная.
Ведра полнехоньки, а несет не сплеснет.
Привычна, видать, и силу имеет.
Троше тут поворот судьбы и обозначился.
Это ведь и самый добрый лекарь не скажет, отчего такое бывает: поглядит парень на девушку, она на него взглянет, и оба покой потеряют.
Только о том и думают, как бы еще ненароком встретиться, друг на дружку поглядеть, словом перемолвиться, и оба краснеют, так что всякому видно, кто о ком думает.
Это вот самое тут и случилось: приглянулась Троите Легонькому кочеткова дочь Доня, а он ей ясным соколом на сердце пал.
Такое дело, конечно, не сразу делается.
Троша и придумал заделье, стал спрашивать у девчонки, в каком месте отец старается.
Та обсказала все честь-честью.
Троша и пошел будто поглядеть.
Нашел по приметам яму, где Кочеток старался, и объяснил, зачем он пришел, и сам за каелку взялся.
Потом как зашабашили, спрашивает у артельщиков, нельзя ли ему тут остаться на работах.
Артельщики сразу приметили, что парень старательный и сноровку по каменной работе имеет, говорят:
- Милости просим, коли уговор наш тебе подойдет, - и рассказали, с каким уговором они принимают в артель.
Парень, понятно, согласился и стал работать в этой артели, а по субботам уходил в Мурзинку вместе с Кочетком.
У него как постой имел.
Сколько там прошло, не знаю, а кончилось свадьбой.
Гладенько у них это сладилось.
Как свататься Троша стал,
Кочеток с женой в одно слово сказали, что лучше такого жениха для своей Донюшки не ждали.
И вся артель попировала на свадьбе.
К тому времени как раз яма их позабавила: нашли хороший занорыш, и у всех на гулевые маленько осталось.
Трошина бабушка уж в обиде была, что внучек с богатой женой забыл старуху.
Хотела сама в Мурзинку итти, а Троша и объявился с молодой женой, только не с той, за которой пошел.
Рассказал бабушке про свою оплошку с богатой невестой, а старуха посмеивается.
- Вижу, - говорит, - что и эта не бесприданница.
Жемчугов полон рот, шелку до пояса и глазок веселый, а это всего дороже.
В семейном положении главная хитрость в том, чтобы головы не вешать, коли тебя стукнет.
С той поры много годов прошло.
Стал Троша Легонький знаменитым горщиком, и звали его уж по-другому - Тяжелой Котомкой.
Немало он новых мест открыл.
Работал честно, не хитничал, не барышничал.
Терпеливых камешков целый мешок накопил, а далевого глядельца так увидеть ему и не пришлось.
Бывало, жаловался на свою неудачу Донюшке, а та не привыкла унывать, говорит:
- Ну, ты не увидел, - может, внуки наши увидят.
Теперь Трофим Тяжелая Котомка - глубокий старик.
Давно по своему делу не работает, глазами ослабел, а как услышит, что новое в наших горах открыли, всегда дивится:
- Сколь ходко ныне горное дело пошло!
Его внук, горный инженер, объясняет:
- Наука теперь, дедушка, не та, и, главное, ищем по-другому.
Раньше каждый искал, что ему надо, а ныне смотрят, что где лежит и на что понадобиться может.
Видишь, вон на карте раскраска разная.
Это глина для кирпичного завода, тут- руда для домны, здесь- место для золотого запаса, тут - уголек хороший для паровозных топок, а это твоя жила, которую на Адуе открыл, вынырнула.
Дорогое место!
Старик смотрит на карту и кивает головой: так, так.
Потом, хитренько улыбнувшись, спрашивает шёпотом:
- Скажи по совести: далевое глядельце нашли?
В котором месте?
Внук тоже улыбается:
- Эх, дед, не понимаешь ты этого.
Тридцатый уж год пошел, как твое далевое глядельце открыто всякому, кто смотрит не через свои очки.
Зоркому глазу через это глядельце не то что горы, а будущие годы видно.
- Вот-вот, - соглашается старик. - Правильно мне покойный тестюшка Яков Кирьяныч сказывал: в далевом глядельце главная сила.
