Росли в нашем заводе два парнишечка, по близкому соседству:
Ланко Пужанко да Лейко Шапочка.
Кто и за что им такие прозвания придумал, это сказать не умею.
Меж собой эти ребята дружно жили.
Под стать подобрались.
Умишком вровень, силенкой вровень, ростом и годами тоже.
И в житье большой различки не было.
У Ланка отец рудобоем был, у Лейка на золотых песках горевал, а матери, известно, по хозяйству мытарились.
Ребятам нечем было друг перед дружкой погордиться.
Одно у них не сходилось.
Ланко свое прозвище за обиду считал, а Лейку лестно казалось, что его этак ласково зовут - Шапочка.
Не раз у матери припрашивал:
- Ты бы, мамонька, сшила мне новую шапку!
Слышишь, - люди меня Шапочкой зовут, а у меня тятин малахай, да и тот старый.
Дружбе ребячьей это не мешало.
Лейко первый в драку лез, коли кто обзовет Ланка Пужанком.
- Какой он тебе Пужанко?
Кого испугался?
Так вот и росли парнишечки рядком да ладком.
Рассорки, понятно, случались, да ненадолго.
Промигаться не успеют, опять вместе.
И то у ребят вровень пришлось, что оба последними в семьях росли.
Повольготнее таким-то.
С малыми не водиться.
От снегу до снегу домой только поесть да поспать прибегут.
Мало ли в ту пору у ребят всякого дела: в бабки поиграть, в городки, шариком, порыбачить тоже, покупаться, за ягодами, за грибами сбегать, все горочки облазить, пенечки на одной ноге обскакать.
Утянутся из дома с утра - ищи их!
Только этих ребят не больно искали.
Как вечером прибегут домой, так на них поварчивали:
- Пришел наше шатало!
Корми-ко его!
Зимой по-другому приходилось.
Зима, известно, всякому зверю хвост подожмет и людей не обойдет.
Ланка с Лейком зима по избам загоняла.
Одежонка, видишь, слабая, обувка жиденькая, - недалеко в них ускочишь.
Только и хватало тепла из избы в избу перебежать.
Чтоб большим под руку не подвертываться, забьются оба на полати да там и посиживают Двоим-то все-таки веселее.
Когда и поиграют, когда про лето вспоминают, когда просто слушают, о чем большие говорят.
Вот раз сидя.т этак-то, а к Лейковой сестре Марьюшке подружки набежали.
Время к Новому году подвигалось, а по девичьему обряду в ту пору про женихов ворожат.
Девчонки и затеяли такую ворожбу.
Ребятам любопытно поглядеть, да разве подступишься.
Близко не пускают, а Марьюшка по-свойски еще подзатыльников надавала.
- Уходи на свое место!
Она, видишь, эта Марьюшка, из сердитеньких была.
Который год в невестах, а женихов не было.
Девушка будто и вовсе хорошая, да маленько косоротенька.
Изъян вроде и невелик, а парни все же браковали ее из-за этого.
Ну, она и сердилась.
Забились ребята на полати, пыхтят да помалкивают, а девчонкам весело.
Золу сеют, муку по столешнице раскатывают, угли перекидывают, в воде брызгаются.
Перемазались все, с визгом хохочут одна над другой, только Марьюшке невесело.
Она, видно, изверилась во всякой ворожбе, говорит: - Пустяк это.
Одна забава.
Одна подружка на это и скажи:
- По-доброму-то ворожить боязно.
- А как? - спрашивает Марьюшка.
Подружка и рассказала:
- От бабушки слыхала, - самое правильное гадание будет такое.
Надо вечером, как все уснут, свой гребешок на ниточке повесить на поветях, а на другой день, когда еще никто не пробудится, снять этот гребешок, - тут все и увидишь.
Все любопытствуют - как?
А девчонка объясняет:
- Коли в гребешке волос окажется - в тот год замуж выйдешь.
Не окажется волоса - нет твоей судьбы.
И про то догадаться можно, какой волосом муж будет.
Ланко с Лейком приметили этот разговор и то смекнули, что Марьюшка непременно так ворожить станет.
А оба в обиде на нее за подзатыльники-то.
Ребята и сговорились:
- Подожди!
Мы тебе припомним!
Ланко в тот вечер домой ночевать не пошел, у Лейка на полатях остался.
Лежат, будто похрапывают, а сами друг дружку кулачонками в бока подтыкают: гляди, не усни!
Как большие все уснули, ребята слышат - Марьюшка в сенки вышла.
Ребята за ней и углядели, как она на повети залезала и в котором месте там возилась.
Углядели и поскорее в избу.
За ними следом Марьюшка прибежала.
Дрожит, зубами чакает.
То ли ей холодно, то ли боязно.
Потом легла, поежилась маленько и, слышно стало, - уснула.
Ребятам того и надо.
Слезли с полатей, оделись, как пришлось, и тихонько вышли из избы.
Что делать, об этом они уж сговорились.
У Лейка, видишь, мерин был, не то чалый, не то бурый, звали его Голубко.
Ребята и придумали этого мерина Марьюшкиным гребешком вычесать.
На поветях-то ночью боязно, только ребята один перед другим храбрятся.
Нашли на поветях гребешок, начесали с Голубка шерсти и гребешок на место повесили.
После этого в избу пробрались и крепко-накрепко заснули.
Пробудились позднехонько.
Из больших в избе одна Лейкова мать была - у печки топталась.
Пока ребята спали, тут вот что случилось.
Марьюшка утром поднялась раньше всех и достала свой гребешок.
Видит - волосу много.
Обрадовалась - жених кудрявый будет.
Побежала к подружкам похвастаться.
Те глядят - что-то не вовсе ладно.
Дивятся, какой волос-то чудной.
Ни у одного знакомого парня такого не видывали.
Потом одна разглядела в гребешке силышко от конского хвоста.
Подружки и давай хохотать над Марьюшкой.
- У тебя, - говорят, - женихом-то Голубко оказался.
Марьюшке это за большую обиду, она разругалась с подружками, а те, знай, хохочут.
Кличку ей объявили:
Голубкова невеста.
Прибежала Марьюшка домой, жалуется матери - вот какое горе приключилось, а ребята помнят вчерашние подзатыльники и с полатей поддразнивают:
- Голубкова невеста,
Голубкова невеста!
Марьюшка тут вовсе разревелась, а мать смекнула, чьих это рук дело, закричала на ребят:
- Что вы, бесстыдники, наделали!
Без того у нас девку женихи обходят, а вы ее на смех поставили.
Ребята поняли - вовсе не ладно вышло, давай перекоряться:
- Это ты придумал!
- Нет, ты!
Марьюшка из этих перекоров тоже поняла, что ребята ей такую штуку подстроили, кричит им:
- Чтоб вам самим голубая змейка привиделась!
Тут опять на Марьюшку мать напустилась:
- Замолчи, дура!
Разве можно такое говорить?
На весь дом беду накличешь!
Марьюшка в ответ на это свое говорит:
- Мне что до этого!
Не глядела бы на белый свет!
Хлопнула дверью, выбежала в ограду и давай там снеговой лопатой Голубка гонять, будто он в чем провинился.
Мать вышла, сперва пристрожила девку, потом в избу увела, уговаривать стала.
Ребята видят - не до них тут, утянулись к Ланку.
Забились там на полати и посиживают смирнехонько.
Жалко им Марьюшку, а чем теперь поможешь?
И голубая змейка в головенках застряла.
Шепотом спрашивают один у другого:
- Лейко, ты не слыхал про голубую змейку?
- Нет, а ты?
- Тоже не слыхивал.
Шептали, шептали, решили у больших спросить, когда дело маленько призамнется.
Так и сделали.
Как Марьюшкина обида позабылась, ребята и давай разузнавать про голубую змейку.
Кого ни спросят, те отмахиваются - не знаю, да еще грозятся:
- Возьму вот прут да отвожу обоих!
Забудете о таком спрашивать!
Ребятам от этого еще любопытнее стало: что за змейка такая, про которую и спрашивать нельзя?
Нашли-таки случай.
По праздничному делу у Ланка отец пришел домой порядком выпивши и сел у избушки на завалинке.
А ребята знали, что он в такое время поговорить больно охоч.
Ланко и подкатился:
- Тятя, ты видал голубую змейку?
Отец, хотя сильно выпивши был, даже отшатнулся, потрезвел и заклятье сделал:
- Чур, чур, чур!
Не слушай, наша избушка-хороминка!
Не тут слово сказано!
Пристрожил ребят, чтоб напредки такого не говорили, а сам все-таки выпивши, поговорить-то ему охота.
Посидел так, помолчал, потом и говорит:
- Пойдемте на бережок.
Там свободнее про всякое сказывать.
Пришли на бережок, закурил Ланков отец трубку, оглянулся на все стороны и говорит:
- Так и быть, скажу вам, а то еще беды наделаете своими разговорами.
Вот слушайте!
Есть в наших краях маленькая голубенькая змейка.
Ростом не больше четверти, и до того легонькая, будто в ней вовсе никакого весу нет.
По траве идет, так ни одна былинка не погнется.
Змейка эта не ползает, как другие, а свернется колечком, головенку выставит, а хвостиком упирается и подскакивает, да так бойко, что не догонишь ее.
Когда она этак-то бежит, вправо от нее золотая струя сыплется, а влево черная-пречерная.
Одному увидеть голубую змейку прямое счастье: наверняка верховое золото окажется, где золотая струя прошла.
И много его.
Поверху большими кусками лежит.
Только оно тоже с подводом.
Если лишку захватишь да хоть капельку сбросишь, все в простой камень повернется.
Второй раз тоже не придешь, потому место сразу забудешь.
Ну, а когда змейка двоим-троим либо целой артелке покажется, тогда вовсе черная беда.
Все перессорятся и такими ненавистниками друг дружке станут, что до смертоубийства дело дойдет.
У меня отец на каторгу ушел из-за этой голубой змейки.
Сидели как-то артелью и разговаривали, а она и покажись.
Тут у них и пошла неразбериха.
Двоих насмерть в драке убили, остальных пятерых на каторгу угнали.
И золота никакого не оказалось.
Потому вот про голубую змейку и не говорят: боятся, как бы она не показалась при двоих либо троих.
А показаться она везде может: в лесу и в поле, в избе и на улице.
Да еще сказывают, будто голубая змейка иной раз человеком прикидывается, только узнать ее все-таки можно.
Как идет, так даже на самом мелком песке следов не оставляет.
Трава и та под ней не гнется.
Это первая примета, а вторая такая: из правого рукава золотая струя бежит, из левого - черная пыль сыплется.
Наговорил этак-то Ланков отец и наказывает ребятам:
- Смотрите, никому об этом не говорите и вдвоем про голубую змейку вовсе даже не поминайте.
Когда в одиночку случится быть и кругом людей не видно, тогда хоть криком кричи.
- А как ее звать? - спрашивают ребята.
- Этого, - отвечает, - не знаю.
А если бы знал, тоже бы не сказал, потому опасное это дело.
На том разговор и кончился.
Ланков отец еще раз настрого наказал ребятам помалкивать и вдвоем про голубую змейку даже не поминать.
Ребята сперва сторожились, один другому напоминал:
- Ты гляди, про эту штуку не говори и не думай, как со мной вместе.
В одиночку надо.
Только как быть, когда Лейко с Ланком всегда вместе и голубая змейка ни у того, ни у другого с ума не идет?
Время к теплу подвинулось.
Ручейки побежали.
Первая весенняя забава около живой воды повозиться: лодочки пускать, запруды строить, меленки водой крутить.
Улица, по которой ребята жили, крутиком к пруду спускалась.
Весенние ручейки тут скоро сбежали, а ребята в эту игру не наигрались.
Что делать?
Они взяли по лопатке да и побежали за завод.
Там, дескать, из лесу еще долго ручейки бежать будут, на любом поиграть можно.
Так оно и было.
Выбрали ребята подходящее место и давай запруду делать, да поспорили, кто лучше умеет.
Решили на деле проверить: каждому в одиночку плотинку сделать.
Вот и разошлись по ручью-то.
Лейко пониже,
Ланко повыше шагов, поди, на полсотни.
Сперва перекликались:
- У меня, смотри-ко!
- А у меня!
Хоть завод строй!
Ну, все-таки работа.
Оба крепко занялись, помалкивают, стараются, как лучше сделать.
У Лейка привычка была что-нибудь припевать за работой.
Он и подбирает разные слова, чтобы всклад вышло:
Эй-ка, эй-ка,
Голубая змейка!
Объявись, покажись!
Колеском покрутись!
Только пропел, видит - на него с горки голубенькое колеско катится.
До того легонькое, что сухие былинки и те под ним не сгибаются.
Как ближе подкатилось,
Лейко разглядел: это змейка колечком свернулась, головенку вперед уставила да на хвостике и подскакивает.
От змейки в одну сторону золотые искры летят, в другую черные струйки брызжут.
Глядит на это Лейко, а Ланко ему кричит:
- Лейко, гляди-ко, вон она - голубая змейка!
Оказалось, что Ланко это же самое видел, только змейка к нему из-под горки поднималась.
Как Ланко закричал, так голубая змейка и потерялась куда-то.
Сбежались ребята, рассказывают друг другу, хвалятся:
- Я и глазки разглядел!
- А я хвостик видел.
Она им упрется и подскочит.
- Думаешь, я не видел?
Из колечка-то чуть высунулся.
Лейко, как он все-таки поживее был, подбежал к своему прудику за лопаткой.
- Сейчас, - кричит, - золота добудем!
Прибежал с лопаткой и только хотел ковырнуть землю с той стороны, где золотая струя прошла,
Ланко на него налетел:
- Что ты делаешь!
Загубишь себя!
Тут, поди-ко черная беда рассыпана!
Подбежал к Лейку и давай его отталкивать.
Тот свое кричит, упирается.
Ну, и раздрались ребята.
Ланку с горки сподручнее, он и оттолкал Лейка подальше, а сам кричит:
- Не допущу в том месте рыться!
Себя загубишь.
Надо с другой стороны.
Тут опять Лейко набросился:
- Никогда этого не будет!
Загинешь там.
Сам видел, как в ту сторону черная пыль сыпалась.
Так вот и дрались.
Один другого остерегает, а сами тумаки дают.
До реву дрались.
Потом разбираться стали, да и поняли, в чем штука: видели змейку с разных сторон, потому правая с левой и не сходятся.
Подивились ребята.
- Как она нам головы закружила!
Обоим навстречу показалась.
Насмеялась над нами, до драки довела, а к месту и не подступишься.
В другой раз, не прогневайся, не позовем.
Умеем, а не позовем!
Решили так, а сами только о том и думают, чтобы еще раз поглядеть на голубую змейку.
У каждого на уме и то было: не попытать ли в одиночку.
Ну, боязно, да и перед дружком как-то нескладно.
Недели две, а то и больше все-таки о голубой змейке не разговаривали.
Лейко начал:
- А что, если нам еще раз голубую змейку позвать?
Только чтоб с одной стороны глядеть.
Ланко добавил:
- И чтоб не драться, а сперва разобрать, нет ли тут обмана какого!
Сговорились так, захватили из дома по кусочку хлеба да по лопатке и пошли на старое место.
Весна в том году дружная стояла.
Прошлогоднюю ветошь всю зеленой травой закрыло.
Весенние ручейки давно пересохли.
Цветов много появилось.
Пришли ребята к старым своим запрудам, остановились у Лейкиной и начали припевать:
Эй-ка, эй-ка,
Голубая змейка!
Объявись, покажись!
Колеском покрутись!
Стоят, конечно, плечо в плечо, как уговорились.
Оба босиком по теплому времени.
Не успели кончить припевку, от Ланковой запруды показалась голубая змейка.
По молодой-то траве скоренько поскакивает.
Направо от нее густое облачко золотой искры, налево - такое же густое - черной пыли.
Катит змейка прямо на ребят.
Они уже разбегаться хотели, да Лейко смекнул, ухватил Ланка за пояс, поставил перед собой и шепчет:
- Негоже на черной стороне оставаться!
Змейка все же их перехитрила, - меж ног у ребят прокатила.
У каждого одна штанина золоченой оказалась, другая как дегтем вымазана.
Ребята этого не заметили, смотрят, что дальше будет.
Голубая змейка докатила до большого пня и тут куда-то подевалась.
Подбежали, видят: пень с одной стороны золотой стал, а с другой черным-чернехонек и тоже твердый как камень.
Около пня дорожка из камней: направо желтые, налево черные.
Ребята, конечно, не знали вескости золотых камней.
Ланко сгоряча ухватил один и чует - ой, тяжело, не донести такой, а бросить боится.
Помнит, что отец говорил: сбросишь хоть капельку, все в простой камень перекинется.
Он и кричит Лейку:
- Поменьше выбирай, поменьше!
Этот тяжелый!
Лейко послушался, взял поменьше, а он тоже тяжелым показался.
Тут он понял, что у Ланка камень вовсе не под силу, и говорит:
- Брось, а то надорвешься!
Ланко отвечает:
- Если брошу, все в простой камень обернется.
- Брось, говорю! - кричит Лейко, а Ланко упирается: нельзя.
Ну, опять дракой кончилось.
Подрались, наревелись, подошли еще раз посмотреть на пенек да на каменную дорожку, а ничего не оказалось.
Пень как пень, а никаких камней, ни золотых, ни простых, вовсе нет.
Ребята и судят:
- Обман один эта змейка.
Никогда больше думать о ней не будем.
Пришли домой, там им за штаны попало.
Матери отмутузили того и другого, а сами дивятся:
- Как-то им пособит и вымазаться на один лад!
Одна штанина в глине, другая - в дегтю!
Ухитриться тоже надо!
Ребята после этого вовсе на голубею змейку сердились:
- Не будем о ней говорить!
И слово свое твердо держали!
Ни разу с той поры у них и разговору о голубой змейке не было.
Даже в то место, где ее видели, ходить перестали.
Раз ребята ходили за ягодами.
Набрали по полной корзиночке, вышли на покосное место и сели тут отдохнуть.
Сидят в густой траве, разговаривают, у кого больше набрано да у кого ягода крупнее.
Ни тот, ни другой о голубой змейке и не подумал.
Только видят - прямо к ним через покосную лужайку идет женщина.
Ребята сперва этого в примету не взяли.
Мало ли женщин в лесу в эту пору: кто за ягодами, кто по покосным делам.
Одно показалось им непривычным: идет, как плывет, совсем легко.
Поближе подходить стала, ребята разглядели - ни один цветок, ни одна травинка под ней не согнутся.
И то углядели, что с правой стороны от нее золотое облачко колышется, а с левой - черное.
Ребята и уговорились:
- Отвернемся.
Не будем смотреть!
А то опять до драки доведет.
Так и сделали.
Повернулись спинами к женщине, сидят и глаза зажмурили.
Вдруг их подняло.
Открыли глаза, видят - сидят на том же месте, только примятая трава поднялась, а кругом два широких обруча, один золотой, другой чернокаменный.
Видно, женщина обошла их кругом да из рукавов и насыпала.
Ребята кинулись бежать, да золотой обруч не пускает: как перешагивать - он поднимется, и поднырнуть тоже не дает.
Женщина смеется:
Из моих кругов никто не выйдет, если сама не уберу.
Тут Лейко с Ланком взмолились:
- Тетенька, мы тебя не звали.
- А я, - отвечает, - сама пришла поглядеть на охотников добыть золото без работы.
Ребята просят:
- Отпусти, тетенька, мы больше не будем.
И без того два раза подрались из-за тебя!
- Не всякая, - говорит, - драка человеку в покор, за иную и наградить можно.
Вы по-хорошему дрались.
Не из-за корысти либо жадности, а друг дружку охраняли.
Недаром золотым обручем от черной беды вас отгородила.
Хочу еще испытать.
Насыпала из правого рукава золотого песку, из левого черной пыли, смешала на ладони, и стала у нее плитка черно-золотого камня.
Женщина эту плитку прочертила ногтем, и она распалась на две ровнешенькие половинки.
Женщина подала половинки ребятам и говорит:
- Коли который хорошее другому задумает, у того плиточка золотой станет, коли пустяк - выйдет бросовый камешок.
У ребят давно на совести лежало, что они Марьюшку сильно обидели.
Она хоть с той поры ничего им не говаривала, а ребята видели: стала она вовсе невеселая.
Теперь ребята про это и вспомнили, и каждый пожелал:
- Хоть бы поскорее прозвище Голубкова невеста забылось и вышла бы Марьюшка замуж!
Пожелали так, и плиточки у обоих стали золотые.
Женщина улыбнулась:
- Хорошо подумали.
Вот вам за это награда.
И подает им по маленькому кожаному кошельку с ременной завязкой.
- Тут, - говорит, - золотой песок.
Если большие станут спрашивать, где взяли, скажите прямо:
Голубая змейка дала, да больше ходить за этим не велела".
Не посмеют дальше разузнавать.
Поставила женщина обручи на ребро, облокотилась на золотой правой рукой, на черный - левой и покатила по покосной лужайке.
Ребята глядят - не женщина это, а голубая змейка, и обручи в пыль перешли.
Правый - в золотую, левый - в черную.
Постояли ребята, запрятали свои золотые плиточки да кошелечки по карманам и пошли домой.
Только Ланко промолвил:
- Не жирно все-таки отвалила нам золотого песку.
Лейко на это и говорит:
- Столько, видно, заслужили.
Дорогой Лейко чует - сильно потяжелело у него в кармане.
Еле вытащил свой кошелек,- до того он вырос.
Спрашивает у Ланка:
- У тебя тоже кошелек вырос?
- Нет, - отвечает, - такой же, как был.
Лейку неловко показалось перед дружком, что песку у них не поровну, он и говорит:
- Давай отсыплю тебе.
- Ну что ж, - отвечает, - отсыпь, если не жалко.
Сели ребята близ дороги, развязали свои кошельки, хотели выровнять, да не вышло.
Возьмет Лейко из своего кошелька горсточку золотого песка, а он в черную пыль перекинется.
Ланко тогда и говорит:
- Может, все-то опять обман.
Взял шепотку из своего кошелька.
Песок как песок, настоящий золотой.
Высыпал щепотку Лейку в кошелек - перемены не вышло.
Тогда Ланко и понял: обделила его голубая змейка за то, что пожадничал на даровщину.
Сказал об этом Лейку, и кошелек на глазах стал прибывать.
Домой пришли оба с полнехонькими кошельками, отдали свой песок и золотые плиточки семейным и рассказали, как голубая змейка велела.
Все, понятно, радуются, а у Лейка в доме еще новость: к Марьюшке приехали сваты из другого села.
Марьюшка веселехонька бегает, и рот у нее в полной исправе.
От радости, то ли?
Жених верно какой-то чубарый волосом, а парень веселый, к ребятам ласковый.
Скоренько с ним сдружились.
Голубую змейку с той поры ребята никогда не вызывали.
Поняли, что она сама наградой прикатит, если заслужишь, и оба удачливы в своих делах были.
Видно, помнила их змейка и черный свой обруч от них золотым отделяла.
