Все пустыни друг другу от века родны,
Но Аравия,
Сирия,
Гоби
Это лишь затиханье Сахарской волны,
В сатанинской воспрянувшей злобе.
Плещет Красное море,
Персидский залив,
И глубоки снега на Памире,
Но ее океана песчаный
До зеленой доходит Сибири.
Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,
Ты в одной лишь пустыне на
Не захочешь людей и не встретишь людей,
А полюбишь лишь солнце да ветер.
Солнце клонит лицо с голубой вышины,
И лицо это девственно-юно,
И, как струи пролитого солнца,
Золотые песчаные дюны.
Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
Это солнце на глади воздушных
Пишет кистью лучистой миражи.
Живописец небесный вечерней
У подножия скал и
На песке, как на гладкой доске золотой,
Расстилает лиловые тени.
И, небесный пловец, лишь подаст оно знак,
Прозвучат гармоничные звоны,
Это лопнет налитый огнем
И рассыплется пылью червленой.
Блещут скалы, темнеют под ними
Древних рек каменистые ложа,
На покрытое волнами море в грозу,
Ты промолвишь,
Сахара похожа.
Но вглядись: эта вечная слава песка
Только горнего отсвет пожара,
С небесами, где легкие спят облака,
Бродят радуги, схожа Сахара.
Буйный ветер в пустыне второй властелин,
Вот он мчится порывами,
Средь высоких холмов и широких
Дорогой иноходец восточный.
И звенит и поет, поднимаясь, песок,
Он узнал своего господина,
Воздух меркнет, становится солнца
Как гранатовая сердцевина.
И чудовищных пальм вековые стволы,
Вихри пыли взметнулись и пухнут,
Выгибаясь, качаясь, проходят сквозь мглы,
Тайно веришь - вовеки не рухнут.
Так и будут бродить до скончанья веков,
Каждый час все грозней и грознее,
Головой пропадая среди облаков,
Эти страшные серые змеи.
Но мгновенье... отстанет и дрогнет
И осядет песчаная груда,
Это значит - в пути спотыкнулась
О ревущего в страхе верблюда.
И когда на проясневшей глади
Все полягут, как новые горы,
В Средиземное море уходит
Кровь дурманить и сеять раздоры.
И стоит караван, и его
Всюду посохом шарит в тревоге,
Где-то около плещет знакомый родник,
Но к нему он не знает дороги.
А в оазисах слышится ржанье
И под пальмами веянье нарда,
Хоть редки острова в океане огня,
Точно пятна на шкуре гепарда.
Но здесь часто звучит оглушающий бой,
Блещут копья и веют бурнусы.
Туарегов, что западной правят страной,
На востоке не любят тиббусы.
И пока они бьются за пальмовый лес,
За верблюда иль взоры рабыни,
Их родную Тибести,
Мурзук,
Заметают пески из пустыни.
Потому что пустынные ветры
И не знают преград своеволью.
Рушат стены, сады засыпают,
Отравляют белеющей солью.
И, быть может, немного осталось веков,
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи
Из пылающей юной Сахары.
Средиземное море засыпят они,
И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
На верблюдах своих бедуины.
И когда наконец корабли
У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой
И дадут ему имя:
Сахара.
