Что ж, «Рафаил», гори!
Дымный взовьётся столп.
Это в лучах зари
заполыхал Синоп.
Двадцать с посолом лет
шли по твоим следам.
Трусам пощады нет.
Прятал тебя султан,
только зола и тлен
всё же настигнут: так
мы поступаем с тем,
кто опускает флаг.
Первый на флоте, кто
сдался, не принял бой.
Был экипаж готов
биться любой ценой.
Порох крюйт-камер сух —
выполни же устав:
если не унесут
сникшие паруса,
не пережить атак —
взрыв! А над нами Бог
и бело-синий флаг.
Мичман, взводи курок!
…Двести пленённых душ
в штиль на чужом борту.
Губы кусают в сушь,
хоть дуновенья ждут,
лишь бы не жёг позор.
С палубы видят: бриг
дразнит собой Босфор.
Ветер в проливе стих.
Два капудан-паши,
злясь, предвкушают месть.
Бриг, уходя, спешит
курсом на норд-норд-вест.
«Пусть капитан-трус
слышит мои слова:
видишь, как я дерусь,
там, где ты спасовал?
Пусть из моих людей
четверо штрафников.
Турки ложатся в дрейф,
видя число стволов.
Это же твой корабль!
Ты его в бой водил,
прежде чем адмирал
дал тебе «Рафаил».
Мне говорил отец:
наше наследство — честь.
Кровью родных сердец,
гарью родимых мест,
смертью отца с сестрой
вспыхнул двенадцатый год.
Я тогда встал в строй,
выбрав морской флот.
И я принимаю бой
и побеждаю страх,
зная, что с нами Бог
и бело-синий флаг.»
…Пленников отдадут:
выжил один из трёх.
Будет позорный суд,
грянет державный рёв:
повелеваем мы
сжечь «Рафаил» дотла —
горечь позора смыть,
коли он предал флаг.
А капитана без
дворянства, чинов, наград —
в матросы и под арест.
Трусов пусть не плодят.
В монастыре жена,
чтоб замолить грех.
Не на сынах вина,
скажет потом Грейг,
но проклянут отца,
сгнившего в северах,
первого подлеца
флота с времён Петра.
Так полыхай, фрегат,
ставший «Фазли Аллах»!
Пепел, зола и гарь
тем, кто опустит флаг.
Забвенье и смерть, как встарь,
всем, кто опустит флаг.
