«После Освенцима нельзя писать стихов».
А, может, нужно, и встает необходимость?
Но под сомненьем вся преобратимость
В слова жестоких и кровавых снов.
Они в висках и пропускают ток,
Мы - память электрического стула.
Вина в вине испортила глоток,
Холодное железо из горла пахнуло.
Барахтаться в постели, как в пруду,
Захлебываться временем, как пылью.
Быть может, как поэт я не умру,
Но точно стану атомную гнилью.
