керосиновой лампе – копоть,
парафином на блюдце – капать,
эту лампу – никто! – не купит,
и свеча догорит дотла.
среди тысячи Перекопов
и алеющих брызг заката
моё сердце – бумажный кубик,
моё сердце сметёт метла.
этот город так крепко сложен,
человек здесь уже – не нужен,
человек здесь уже – неважен,
разбазарен, разбит, забыт.
каждый шаг преисполнен ложью,
даже снег как-то лживо кружит,
даже дождь мне презренье кажет
и – брусчаткою – стук копыт.
по-немецки – кругом – орунен,
по-японски – последний ронин,
а по-русски – по факту – ранен
за любовь заводных сирен.
вискарём протираю струны.
ничего не оставлю, кроме
этих строк. даже Северянин
на обложке – молчит, смирен.
я на улицах, в перекрестьях,
да под песни Агаты Кристи,
да в приливе нездешней страсти
жду и верую. мой псалом
расплетётся по медным перстням
не ко времени павших листьев.
вы гвоздиками приукрасьте
и не думайте о былом!
