Из сказок Кенигсберга

Рыбак отходит вечером от моря и думает, что море стало ближе, но, может, просто высоко прилив. Туман осенний, сумерки и морок, туман дорогу меж деревьев лижет, в нем тонут птицы, тонут корабли. Рыбак идет домой. Шиповник красным набряк, под ягод тяжестью согнулся, желтеют листья, сохнут лепестки.

В тумане непрозрачном и безгласном отчетливо битье морского пульса. Не заслонись, не подними руки.

Рыбак идет, улов приносит к дому, он рыб на сушку на веревку нижет среди боярышниковых кустов. И засыпает, а морской, знакомый, шуршащий голос делается ближе, подходит, в крошку берег размолов.

Подходит к дому, плещется у окон. И оживают умершие рыбы, плеснув хвостами, уплывают вдаль. И выпоторошенный вплывает окунь в морскую глубь, в сиреневые глыбы, и бьет хвостами длинная кефаль.

Оно повсюду - шепчет, пахнет солью и водорослями, живет оно и дышит, в сады заходит, улицы, дома. И не преграда ни заборов колья, ни стены, ни пороги и ни крыши, оно неотвратимо, как зима.

Наутро птица в небо торопливо летит все дальше от домов неброских и от земли дедов, дядьев, отцов.

И лишь одна старуха у отлива все ходит, собирает вещи, доски, и янтари, и кости мертвецов.