В комнате жили двое. Дальше подробно:
третий бывал тогда, когда двое врозь.
Бог типовых построек, глядящий в окна,
с детства их знал. И видел их всех насквозь.
Бог типовых построек встречал рассветы,
колким казалось солнце и детской - ложь.
Вскоре, когда второй повстречался с третьим,
в комнате стало трое людей.
И нож.
Трое людей и нож. Безвыходных трое.
Дальше никто прощать никого не стал.
Трое людей
и бог типовых построек,
спрятанный в рукоять и тугую сталь.
Третий упал, а первый кричал, пытаясь
с горла всю правду с корнем, как из земли.
Горло осталось целым.
Правда осталась.
Второму назвали номер и увели.
Первый стоял раскроенный, но не сталью.
Правдой своей разломанный, что графит.
Правда была и комнатой, и подвальной
жижей, и грязной крышей, откуда вид.
Первый сидел, лежал, напивался, плакал,
брил себя наголо, бил зеркала, скулил.
Правда была дорогой в туман без знака.
Лестница вниз всегда лишена перил.
Горло болело, сохло. Такая жажда
собственной выпить крови. Врачи, стекло.
В комнате было холодно. Но однажды
бог типовых построек включил тепло.
Может впервые бог типовых построек
весел лицом хрущёвок и прочим всем.
В комнате жили трое. Другие трое.
Третий из них - ребёнок ещё совсем.
Дальше весна и лето. Но осень взмокла
горлом асфальта, кашлем из под подошв.
- Мама, там кто-то есть, он нам смотрит в окна.
- Спи, сынок. Это кажется. Это дождь.
Бог типовых построек творил белила.
Город стоял, седеющий, что старик.
В комнате жили трое. И их хранила
горькая правда, сдерживающая крик.
