Еще не рожденное солнце лижет вершины
На заднем плане небрежно очерченных гор.
У забора припаркованы дорогие машины,
На арене весь в красном стоит матадор.
Этот обычай, казалось бы, слишком кровавый
Для нашего времени, но зрителям все равно.
Ведь слава истечь кровью в пыли - это тоже слава,
Да и голодной толпе смерть - хлеб, а кровь - что вино.
Наконец выпускают быка. У него шрамы на шее,
И отстраненный, бездонный, бездумный взгляд.
Взгляд, которым бык давно видит лишь мишени:
Он насаживал их на рога столько лет подряд.
Бык давно перестал их считать живыми,
Ведь живой - как правило, тот, кто чувствует боль.
И по количеству боли сравнивая себя с ними,
Бык приходит к выводу, что жизни в них не столь
Много. Смешно и подумать, что двуногие люди
Способны чувствовать. Это полнейший вздор.
Как всегда перед ними он - кровавое мясо на блюде,
И вилку с ножом в руки берет матадор.
Но ни ему, ни этим, с повыцветших кресел,
Никогда саму суть действа не разгадать,
И бык качает рогами, бык презрительно-весел,
Бык бьет копытом песок и танцует в пыли, и замирает опять.
"Нападай, человек, неуклюжий, нескладный, неважный,
Что такого в тебе, чтобы я тебя не растоптал?
На моих рогах умирали не единожды и не дважды,
И текла по рогам их кровь, как солнечный свет по вершинам скал.
Я - не просто бык, я - Минотавр, я - Алеф.
Чудовище из лабиринта, со звездного неба зверь.
Я тот, кто придумал эту игру, я то, что было в начале,
И что, как и чем ты ранишь меня теперь? "
"В моем хребте - сто наконечников копий,
Мои ноги изломаны от ударов цепей,
Мою давнюю, душную, страшную боль не успокоит ни сон, ни опий.
Тебе не найти меня и не понять -
Дурной из тебя Тесей.
Первый удар копья приходится вскользь по ребрам.
Матадор только и успевает, что отскочить.
Бык встает на дыбы, кривит крутоносую морду,
И жутко, протяжно, как человек, кричит.
Матадору, если честно, хотелось взглянуть в глаза
Чудовищу, что он должен убить при всех.
Но все напрасно - тысячи лет назад
Эти глаза разучились смотреть в ответ.
Бык не чувствует, кажется, ран, и копья не видит летящего,
Он снова кричит, трясет головой, встает на дыбы.
И в глазах его нет отражения происходящего,
Он как будто устал от какой-то другой борьбы.
Второй раз он ранен в предплечье. Матадор вокруг кружит, как птица.
Он делает вид, что разочарован, и бьет быка сапогом.
Матадор чувствует кожей прикованные к ним лица,
А перед ним тяжело дышит звёздами то, что было быком.
"Посмотри на себя, человек" - слышит он за границей звука.
"Ты - никто, пусть в руках хоть копье, хоть меч, хоть топор.
Я - бессмертен, я полон тебе неизвестной мукой,
А ты сгнил, не успев родиться. Ты давно мертв, матадор. "
Зверь кружит в пыли, не пробуя нападать.
Он бредит от боли и падает на песок.
Матадор отбрасывает копье и подходит ближе, ему тоже есть, что сказать -
Но кривым серпом его в грудь ударяет рог.
Рана смертельная, треснули кости, и рог торчит из спины.
И, пока еще может, он тянет к себе за уши
Тяжелую, теплую голову зверя. Теперь они только одни.
Ни арена, ни зрители - матадору никто не нужен.
"Теперь ты свободен, друг. Из лабиринта - на свет, на воздух.
Со звездного неба - на теплое пастбище, где тебя заждались.
Если бы я тебя не убил, боюсь, стало бы поздно.
Мне горько смотреть, чем обернулась твоя жизнь.
Я с детства читал о тебе - твоя древняя, страшная сила
Давно превратилась в тяжелый, невосстановимый недуг.
Я здесь, чтобы навсегда с этим покончить, милый
Мой бык, мой последний друг."
Но бык не слышит, и матадора в упор не видит.
К людям, особенно людям с копьями, он давно слеп и глух.
Во взгляде - все то же презрение, та же обида:
Единственное, что держало в его израненном теле дух.
"Я - тот, кто придумал эту игру, тебе меня не задеть,
Ничтожество, своим копьем ты лишь оцарапал меня.
Я - царь и воин, на моей спине спит вся земная твердь.
Куда тебе, жалкий, понять и почувствовать жар моего огня?"
Длинные пальцы гладят и гладят окровавленный бычий нос.
Они умирают. Безумный бык и плачущий матадор.
Толпа молчит, и никто не решается первым задать вопрос.
И только для них двоих наконец солнце вспыхивает из-за гор.
