Лето прошлого года я провёл в Карелии.
Приехав в Петрозаводск, я зашёл в охотничье общество, сказал, что я охотник-натуралист, и попросил посоветовать, куда бы поехать, чтобы познакомиться с природой этого края.
Тут же на маленьком дружеском совете было решено, что лучше всего мне поехать в Заонежье, то есть на другую сторону Онежского озера.
На следующий день я сел на пароход, переплыл озеро и поселился в небольшой деревушке Мальково на самом берегу.
В этих местах озера всё сплошь покрыто мелкими облесёнными островками.
Островков так много (больше сотни), что они получили у местных жителей общее название — Уйма.
Трудно передать, какое чудесное зрелище представляют собой эти острова, в особенности когда плывёшь по озеру в тихую, ясную погоду.
Над головой синеет безоблачное небо, а кругом такая же синяя, сверкающая гладь воды, и из неё тут и там поднимаются зелёные, покрытые лесом острова.
Между островами извиваются протоки, то широкие, открытые, то узкие, поросшие тростником и камышами, — настоящий рай для уток, гагар и другой водоплавающей дичи.
Невдалеке от нашей деревни, на одном из соседних островов, находилось селение Кижи — несколько домиков, разбросанных по берегу, пароходная пристань, а прямо над нею на высоком пригорке — старинная, рубленная из брёвен церковь о двадцати трёх куполах.
Эта церковь — замечательный образец древнерусской архитектуры и бережно охраняется как памятник старины.
Селение Кижи было видно прямо из моего окна, и я, сидя дома, часто любовался им.
Но особенно красиво бывало по утрам, когда я ещё задолго до восхода солнца отправлялся на рыбалку.
На прозрачном нежно-розовом фоне зари чётко вырисовывались контуры древнего храма и силуэты кряжистых северных домов.
И как удивительно всё это гармонировало с огромными серыми камнями на берегу, прозрачной далью, старыми, поредевшими соснами, с плеском воды, криками гагар на озере, со всей картиной угрюмого дальнего севера…
Стоя на берегу возле своего ботничка, я смотрел, как над озером, над островами, над всем этим суровым краем тихо занималась заря.
Вот край неба разгорается всё ярче и ярче, на него уже больно смотреть, и вдруг словно поток огненной лавы выльется из-за горизонта, хлынет на озеро и зажжёт его вспышками голубых огней.
Как раскалённые угли, светятся окна домов.
Из-за лесистой Уймы медленно поднимается солнце.
Я поспешно сажусь в ботник, черпаю вёслами прозрачную, как первые льдинки, воду и выплываю в озеро навстречу солнцу, навстречу новому, едва зародившемуся дню.
Живя в Заонежье, я почти каждое утро выезжал в озеро на рыбалку и удил до тех пор, пока солнце не начинало сильно припекать.
Тогда я возвращался домой.
Но однажды я заехал дальше обыкновенного.
Рыба в это утро бралась хорошо, и мне не хотелось возвращаться домой.
Неподалёку от меня виднелся маленький, весь заросший деревьями островок.
Из зелени ветвей выглядывал деревянный домик.
Подъеду к нему.
Может, мне удастся купить молока и хлеба, — подумал я. — Поем, а потом ещё половлю».
И, снявшись с якоря, направил свой ботник прямо к домику.
Подплыв к островку, у самой воды я увидел пожилую женщину.
Она полоскала бельё.
Женщина приветливо поздоровалась со мной и охотно согласилась принести молока и хлеба.
Не прошло и десяти минут, как она уже вернулась назад с крынкой молока и изрядной краюшкой хлеба.
Но взять за всё это плату решительно отказалась.
— Да что вы, за что же тут платить! — засмеялась она, разглядывая в ведёрке мой улов.
На дне лодки у меня валялось несколько мёртвых рыбёшек.
Я взял этих рыбёшек и выбросил в воду.
— Жаль, что нашей Куйки нет, — сказала женщина, — она бы их сразу подобрала.
— Какой Куйки? — переспросил я.
— А вы разве не знаете?
Вы не здешний?
— Нет, я из Москвы.
— Ах, вот что!
Ну, тогда понятно, — кивнула она головой. — Куйкой в нашем крае гагару зовут.
Видели, конечно, их много по озеру плавает.
— Да, гагар я здесь много видел.
— А вот у нас совсем ручная была, — сказала женщина, — тут около мостков всё время и находилась.
Мы её ещё маленьким птенцом взяли, так и выросла среди людей и никого не боялась.
Это меня очень заинтересовало.
Я в своей жизни видел немало ручных птиц — скворцов, сорок, галок, ястребов… Но ручных гагар никогда не видел да и не слыхал об этом.
Я попросил женщину поподробнее рассказать о своей столь необычной крылатой воспитаннице.
— Ну что же, я с удовольствием, — согласилась она. — Мы тут с Колей, с сыном, каждое лето на даче живём.
Он у меня тоже рыболов, любитель, всякую живность в дом тащит.
Вот как-то раз летом поехали мы с ним на лодке за ягодами километров за восемь, на остров Игловский Хвост.
Весь этот остров в сосняке, в полянах, ягод там бывает видимо-невидимо.
Плывём мы мимо небольшой луды[1].
Только поравнялись, вдруг с неё гагара бултых в воду и удирать от нас.
А за ней следом гагарёнок, совсем ещё маленький, тёмненький весь, тоже с берега соскочил и поплыл за матерью.
Подъехали мы к той луде, глядим — у самой воды гнездо гагары.
Собственно, и гнезда-то настоящего нет — просто кучка сухого, прошлогоднего камыша, а сверху ямка.
В гнезде птенец сидит.
Коля его в руки взял, а он и не боится — видно, мал ещё, ничего не понимает.
Смешной такой, несуразный, вроде гусёнка.
А лапки совсем не в том месте, где у других птиц, — где-то сзади около хвоста.
Ему и бегать-то на них никак нельзя.
Поглядели мы на него и посадили обратно в гнездо.
Вдруг видим: гагарёнок лапками оттолкнулся и, как лягушонок, из гнезда — прыг, прыг — и в воду!
Шлёпнулся, да и поплыл себе как ни в чём не бывало.
Мы с сыном тоже своим путём к острову направились.
Смотрим — а гагарёнок следом за нами плывёт.
Мы отгонять, в ладоши хлопать, а он никак отставать не хочет.
Коля ему весло протянул.
Гагарёнок грудкой на него навалился и вскарабкался.
Взяли мы его в лодку, посадили в корзинку для ягод.
Так и привезли домой.
Дома прежде всего забота — чем его кормить?
Дали каши, хлеба мочёного, творогу и варёное яйцо порубили — ничего не ест.
Посадили его в клетку, так целые сутки без еды и сидел.
А потом Коля малявок вот у этих же сходен наловил и дал гагарёнку.
Тот сразу три штуки съел.
С тех пор с кормёжкой дело пошло на лад.
Но зато в клетке сидеть гагарчёнок ни за что не хотел.
Поставили мы ему туда миску с водой.
Он её опрокинул, воду пролил.
Вымок, выпачкался, так по клетке и мечется, между прутиками голову просовывает, того гляди, задушится.
Я и говорю Коле:
Не мучай ты его.
Это птица водяная, она в клетке всё равно жить не сможет.
Выпусти его лучше у нашего островка возле сходен.
Гагар тут много неподалёку плавает, может, он к ним и уплывёт».
Коля сбегал ещё раз на озеро, наловил малявок, накормил получше гагарёнка, а потом отнёс и выпустил вот в этот заливчик.
На следующее утро пошёл Коля купаться, гляжу — что такое, уж он назад бежит!
Мама, мама, — кричит, — гагарёнок-то наш никуда и не уплыл!
Только я на берег пришёл, а он из кустов выплывает и прямо ко мне:
Пик, пик, пик…» Пищит, рыбки просит.
Я за сеткой прибежал.
Сейчас наловлю и покормлю его».
Так гагарёнок и остался жить в заливчике возле сходен.
Коля раза три-четыре в день ему малявок ловил.
Бывало, позовёт его:
Куйка,
Куйка!» — гагарёнок сейчас к нему плывёт и прямо в руки заглядывает, а сам пищит — покорми, мол.
Сначала Коле занятно было с ним возиться, а потом, видно, надоело.
Гагарёнок вырос, ему еду только подавай.
И досаднее всего: кругом в заливчике малявок видимо-невидимо плавает, особенно когда солнышко пригреет, а гагарёнок и не думает их ловить.
Вот и решил Коля его приучить нырять, чтобы он сам за рыбой охотился.
Ну и забавно это было!
Коля разденется, поплывёт — и гагарёнок за ним.
Коля отплывёт немного и нырнёт.
Тут гагарёнок начнёт по воде метаться, ищет — куда же его приятель делся?
Затем голову в воду опустит, перекувыркнётся, а лапы и хвост снаружи.
Никак сначала нырять не хотел, потом приучился.
Но только делу это ничуть не помогло.
Рыбу он всё равно ловить не стал, по-прежнему просил, чтобы его из рук кормили.
А если ему мало рыбы наловят, не наестся он, тогда прямо на берег лезет, так и прыгает за Колей, как лягушонок.
Один раз пришла на сходни кошка.
Она туда часто ходила.
Коля ей тоже там рыбки давал.
Пришла она, а гагарёнок на бережку был.
Кошка к нему что, мол, за птица, давай-ка познакомимся.
Она у меня и с курами, и с утками, со всеми дружила.
Только подошла к гагарёнку, а тот как шею вытянет, как зашипит да клювом её — цоп! — ущипнул не хуже гуся.
Кошка перепугалась, со всех ног прямо домой.
С тех пор уж её к сходням и не заманишь.
Через месяц гагарёнок заметно вырос, но от мостков никуда не уплывал.
И ведь дикие гагары тут же, бывало, неподалёку плавают, кричат, а он на них даже внимания не обращает.
Из заливчика он выплывал только за лодкой.
Вот поплыву я на соседний остров корову доить.
Она у меня там всё лето паслась.
Я плыву, а гагарёнок за мной.
Пока я на острове корову дою, он возле лодки плавает, а как вернусь, прямо ко мне лезет.
Возьму его на руки, он усядется поудобнее и сидит, плоский такой, как пирожок.
Поглажу его и опять в воду пущу.
Так обратно домой и приплывём.
Мы с Колей к Игловскому Хвосту плавали, к той луде, откуда гагарёнка взяли, и он следом за нами, всю дорогу за лодкой плыл.
Мы думали — может, мать-гагара его увидит и позовёт к себе.
Но никакой гагары там уже не оказалось.
Я и предложила Коле:
Давай-ка мы нашу Куйку всё-таки оставим.
Здесь она скорее к диким гагарам пристанет, а то что мы с ней зимой делать будем, без воды она ведь погибнет».
Вот подождали мы, пока Куйка подальше от лодки отплыла, а потом налегли на вёсла и покатили во весь дух.
Только вода за бортом журчит.
Куйка увидела — и ну догонять нас!
Да, видно, не может — смотрим, отстаёт всё дальше, дальше.
А потом вдруг нырнула, глядь — вынырнула уже ближе к лодке, ещё и ещё… Под водой нас и догнала.
Значит, ей под водой удобнее плыть, чем по поверхности.
Так мы домой опять все втроём и приплыли.
Прошло ещё недели две.
Куйка совсем большая выросла и такая обжора стала — давай и давай рыбу.
Просто хоть с берега не уходи.
А сама никак её не ловит.
Уж Коля с ней совсем замучился.
Один раз приплыли к нашему островку рыбаки, сетью рыбу ловить.
День был жаркий, мелочь у них уснула; они её и выкинули в воду.
Куйка как заметила это, сразу всю рыбу с воды подобрала.
С тех пор, бывало, только увидит рыбаков на лодке с сетью, прямо плывёт к ним, рыбу клянчит.
Нашу Куйку здесь в округе все рыбаки знали, и все её кормили.
Тут моему Коле полегче стало,
Куйка ему уж не так досаждала.
Только мы всё беспокоились, что ж мы с ней зимой делать будем.
А делать-то ничего и не пришлось.
Не дожила у нас Куйка до зимы.
Как-то приплыл к нам рыбак с Волк-острова.
Куйка за ним и увязалась.
С тех пор и конец, как в воду канула.
Уж мы и на Волк-остров плавали узнать, нет ли её там.
Не близкое это дело — километров двадцать от нас по воде-то будет.
Только нигде нашей Куйки не нашли.
Наверное, к диким гагарам всё-таки наконец прибилась и уплыла на волю.
Вот про нашу Куйку и вся история, — улыбнулась женщина.
Я поблагодарил её и хотел уже плыть обратно на озеро ловить рыбу.
— А скажите, пожалуйста, — вдруг спросила меня рассказчица, — не знаете ли вы, сколько лет гагары жить могут?
— Не знаю, правда.
— Жалко, — сказала она. — А то я третью весну всё нашу Куйку обратно жду — думаю, не вернётся ли откуда-нибудь.
Да нет, уж, видно, больше не вернётся.
Ну, прощайте пока, заезжайте ещё, когда будете близко рыбу удить.
Она взяла пустую крынку и пошла к дому.
А я поплыл обратно на озеро.
Уже начало как следует припекать.
Дул лёгкий попутный ветерок.
Я решил больше не ловить рыбу, поставил парус и поплыл домой.
Вокруг меня, всё в солнечном блеске, сверкало и переливалось озеро.
У поверхности играла рыба.
А возле островов, у самых камышей, вытянув шеи и высоко подняв остроносые головы, плавали рябухи-гагары.
И, глядя на этих птиц, я невольно думал: нет ли среди них той самой Куйки, которую так любовно растили Коля и его мать?
