Страдания любви разлукой облегчатся!
Я думал прежде так; от милых мест бежал,
Которые моей жестокою гордятся.
Сокрытый в сих лесах, куда не проникал
Свет солнечный вовек, повсюду обретаю
Одно безмолвие; но где покой — не знаю.
Блуждая в тайной тьме излучистых путей,
Достиг я наконец вершины гор надменной,
Делящей облака, ходящие под ней.
Какое зрелище! — мой взор обвороженный
Летал в безмерности, расстланной предо мной;
Явилось море мне равниною чудесной,
Слиянною вдали с лазурию небесной!
Минута! — всё цветет; и в ясности живой
Играющий зефир жар солнца прохлаждает;
Но вдруг — повсюду тьма! и буря завывает!
Когда зима престол свой ставит на горах,
В то время летний зной свирепствует в полях!
В громовом шествии пылающия лавы
Погибли все весны забавы и труды;
Растопленный гранит являл ее следы.
Лоева зачахли вкруг; в унынии дубравы.
Ни милый птичек глас, ни дикий рев зверей
Не смеют пробудить пустыни мрачной сей!
Всё тихо, всё мертво! — умрите ж, воздыханья!
Умрите, бурные желанья!
Моя надежда — призрак сна!
Жестокую навек забудем,
Злой пламень истребим иль будем
Непостоянны, как она!
Нет! нет! — нигде себя не скрою:
И здесь найдет меня любовь!
И здесь прелестная со мною.
Противлюсь — и пылаю вновь!
Довольно имени любезной —
И вновь поток лиется слезный!
О боги!.. ах! когда престану я страдать!
Сокройте от меня вы взор ее прекрасный!
Тушите страсть мою! — она, как грозный ад,
Свирепствует в груди. — Усилия напрасны!
Тогда бы перестать любить,
Когда престал ты милым быть!
Меж тем как в жалобах и пламенных слезах
Я изливал свои сердечные мученья,
Явились новые предметы удивленья,
И мрак уныния исчез в моих глазах!
Я зрел: передо мной, рождаяся, кружились
Повсюду быстры ручейки,
И в детской резвости, слиявшись, вновь стремились
В кипящей полноте свирепыя реки;
Терзая грудь брегов, клубясь в ожесточенье,
Влекла она с собой потоп и разрушенье;
Дробимый ветром шум стонал в глуши лесов;
И древний океан, в величестве смущенный,
Приемлющий ее в объятья растворенны,
Казалось, уступал неистовству валов!
Я зрел: утесы обнаженны,
Подъемляся челом,
Грозили досягнуть в пределы возвышенны,
Отколь свергался гром!
Там древность чудная везде изобразила
Священную печать… взор, мысль моя парила
Вослед ревущих вод — от гор к другим горам,
От облаков ко облакам,
Из бездны в бездну преносилась,
Но вдруг во ужасе своем остановилась!
Природа дивная! здесь, здесь твой тайный храм!
Я прикасаюся! ко матерним стопам.
О, как приятна мне унылость дебрей диких,
Начальныя черты трудов твоих великих.
Я в чувствах сладостных, как отрок, веселюсь
И с трепетом дивлюсь!
Почто не можно мне в юдоли сей блаженной
От света утаить остаток скорбных дней,
Почто нельзя отдать ей горести своей!
Она везде со мной! — когда, ожесточенный,
Хочу неверную навеки позабыть,
Язык мой изменяет!
Он имя милое невольно повторяет;
Сказав однажды, я стремлюсь его твердить;
И дебрь пустынная, всех тайн моих могила,
Ему ответствует стенанием глухим;
Моя рука его на камне начертила
Со именем моим!
Быть может, странник здесь, на сих древах почтенных,
Найдет следы имен, любовью освященных,
Смутится он; и в миг восторга своего
Внезапно возгласит: «Чрезмерна страсть его!
Он пел любезную во тьме уединенья;
Он плакал без друзей, страдал без утешенья;
Прочтем его стихи, слезами их почтим:
Любовь, сама любовь рыдала вместе с ним!»
1806
