Не выходи из комнаты — ни званым, ни ряженым-суженым,
не выходи из кокона — персидского тёплого савана.
Кому это нужно? Лишнее телодвижение — лужица
глаз твоих светлых дрогнет, в щёки испугано загнана,
а ты ещё жив и нежен, тебе подадут ужин и завтрак,
и обед туда же, в комнату, где фестонами стен — паутина,
где старые двери скрипят натужно, где в вечное завтра
посланы планы-призраки, повисшие пыльно и карантинно.
Не выходи из укрытия — ни воином, ни мятежником,
не выходи в события из этой священной скрепы,
горбатые спины единоверцев в вечных серых одеждах
вышиты чёрными нитками скорби по прошлой руке крепкой.
Дом незачем проветривать, привычнее падать с детства
в обмороки-объятия воспитателей, пренебрегать потенцией.
Бегущую странную жизнь по-соседству захлопнула дверца:
— Зачем открыли её? Подай одеяло, Захар! Инфлюенция…
Лес твой, валежником устланный, и поля опустевшей провинции
скоро отпишут себе пришлые люди, удобрят, посадят чай,
Штольцы откроют «Штолле» и завтра в своих традициях
воспитают приёмного — сына
внезапно усопшего
бедного
Ильи Ильича.
Не выходи из комнаты...
