Когда тоска сдавила грудь до боли,
Да так, что стал весь белый свет не мил,
Когда устал играть чужие роли,
А стать собой не оставалось сил,
Тогда пришёл я к ней. И, словно книгу,
Открыл ей душу, вырвав из груди,
И попросил: «Меня, глупца, расстригу,
Ты, если сможешь, строго не суди…»
Она ответила, что нас рассудит
Лишь только время; что всему свой срок;
Что мой роман души читать не будет,
Тем более что нужно – между строк;
И чтоб воображению больному
Не потакал – ведь так сойдёшь с ума…
И, вскинув бровь, она ушла к другому,
Кто душу показал, как cinema.
