Среди всех моих лирических героинь самая невозмутимая Рэйчел.
Её джинсовое платье на стрейче
вот-вот окажется где-то за тумбочкой,
как вчера блузка и юбочка.
Её муж предан ей и одновременно ею.
Вот такой каламбур, а скорее,
троллинг русского языка.
Съёмная квартира запирается на два замка.
Чей-то муж осторожен. Он верен Рэйчел.
И в дни свободные от их встречи,
Изменяет ей только с женой.
С которой ведет себя как неживой.
Но отвечает на её телефонные звонки всегда,
находясь в той квартире. Вытягивает палец возле рта,
глазами, просит не чмокать и не вздыхать,
не падать с усмешками на кровать,
ту, которая продолжает тайком
корчить рожицы по-шпионски молчком,
пока Чарли погружен в скучнейший круговорот,
непонятно, откуда являющихся семейных хлопот:
Оформление документов, ремонт, списки покупок.
Он, к слову сказать, не скуп, но
одно дело дарить своей взбалмошной клатч,
и совсем иное - по рынкам ( в свой выходной!) распродажи для кляч.
«Нет, Рэйчел не будет такой», - всякий раз заключает Чарли, лёжа подле.
Бесконечно сравнивать их, понимая, что это подло, -
как бурей магнитной вызывать мигрени, которые лечатся бренди.
Потом он измученный засыпает под свои же бредни.
«Нет, пора расставаться с этим совестливым лопухом».
- Проснись, дорогой, гоу хоум.
