Я вырос у моря.
Там, среди волн, я провёл на скалистых островах - шхерах - своё раннее детство.
Моя родина славится хорошими моряками, и в этом нет ничего удивительного - здесь привыкают к морю с младенческих лет.
Едва дети научатся ходить, они уже карабкаются по утрам на прибрежные скалы и часами смотрят, как меняется море.
Они ещё бегают в одних рубашонках, а уже могут сказать, какую погоду обещает море: пососут палец, потом поднимут его и знают - с той стороны, где палец тронет холодком, и жди ветра.
А чуть только они в силах поднять весло, они уже в лодке, уже начинают опасную игру с морской стихией.
В юности я часто выходил в море с одним лоцманом, моим земляком.
Это был самый смелый моряк, какого я знал в жизни.
Часы, которые я провёл вместе с ним, навсегда останутся самыми счастливыми в моих воспоминаниях.
То, бывало, в легкой лодке мы охотились среди шхер за утками, гагами и тюленями, то на паруснике уходили далеко в море ловить макрелей.
С того времени море всегда неудержимо тянет меня к себе.
Но я не собираюсь предаваться мечтам о прелести морской жизни.
Лучше расскажу одну историю, которую я слышал от моего старого друга лоцмана, а теперь хочу поведать вам.
Года три тому назад я приехал к себе на родину.
Вместе с моим старым другом мы провели несколько дней в море, возле самых далеких шхер.
Мы плыли на большом парусном судне.
Команда состояла из Расмуса Ольсена (так звали моего друга), лоцманского юнги и меня.
Однажды на рассвете мы вышли в открытое море, чтобы ловить макрелей.
Слабый ветерок с берега не мог разогнать тяжелый туман, окутывавший шхеры и голые скалы.
Вокруг нас с хриплым тревожным криком летали чайки, пронзительными голосами перекликались ласточки, а касатки, словно смеясь над кем-то, выкрикивали своё 'клик, клик!'.
Серо-свинцовое море было спокойным, и только изредка его застывшую гладь разбивал чистик, нырок или стонущий тюлень.
Расмус сидел у руля, а юнга то и дело перебегал с носа на корму, с кормы на нос.
Мой друг Расмус Ольсен был высокий, широкоплечий человек.
Лицо его - загорелое, обветренное - казалось простым и добродушным, но во взгляде его серых умных глаз было что-то строгое и пристальное.
Так смотрит человек, который привык встречать в жизни опасности.
Когда он сидел - огромный, коренастый - на корме, в своей зюйдвестке, натянутой на самые уши, в широкой серожелтой куртке, окутанный утренним туманом, казалось, что это не обыкновенный человек, а викинг, появившийся, как привидение, из старинных легенд.
Правда, викинги не курили табака, а Расмус Ольсен пользовался им в своё удовольствие.
- Ветер совсем слабый,- сказал Расмус, поглядывая по сторонам и извлекая из глубокого кармана маленькую, дочерна обкуренную глиняную трубку.- Берестяную лодочку и то не перевернёт...
Вчера вечером, на закате, облака какой ветер сулили!
А сейчас и зюйдвесткой ветер не собрать, не то что парусом!
- Впереди как будто проясняется,- сказал юнга.
Он работал веслом на правом борту, чтобы лодку не относило течением к западу.
- Какое там проясняется! - проворчал Расмус.- Ветра не будет, пока не поднимется солнце.
А уж тогда его будет больше, чем нам нужно.
Однако скоро потянуло свежим ветерком, так что мы могли отложить вёсла, и наше судно быстро заскользило навстречу открытому морю.
Туман как будто растаял, и мы теперь различали в голубоватой дымке берег и скалистые островки.
А впереди лежало бесконечное море, чуть красноватое под лучами утреннего солнца.
И чем выше поднималось солнце, тем яснее становилось небо, тем свежее задувал ветер с моря.
И вот наконец потянул настоящий макрельный ветер.
Скоро мы и вправду напали на косяк макрелей.
Мы закинули удочки и одну за другой стали вытаскивать этих серебристых обитателей моря.
Но радость наша, как всегда, была недолгой.
К середине дня ветер окреп.
На море поднялась волна.
Удочки пришлось убрать, потому что грузила выбрасывало на поверхность и они прыгали на волнах как щепки.
Шквал то и дело обрушивался на нашу скорлупку, обдавая солёной водой и пеной паруса и мачты.
Юнга сидел в большом люке и от нечего делать болтал ногами.
Иногда он заглядывал в каюту - посмотреть на часы, которые хранились в большом красном корабельном сундуке.
- Всё любуется на свои часы и сундук,- сказал Расмус, хитро подмигивая мне.- Да и то сказать, он не зря ими дорожит.
Если бы не эти часы и сундук, лежать бы ему теперь на дне моря и кормить рыб.
- Как же так? - удивился я .- Как это часы и сундук спасли его?
Расскажите-ка мне, как это случилось.
- Ну, слушайте, коли охота,- сказал Расмус.- Случилось это в прошлом году в октябре.
Сильный шторм застал нас, меня вот с этим морским волком - он показал на юнгу,- в открытом море.
Я едва удерживал наше судёнышко.
И вдруг вижу - идет голландец, голландское, значит, судно.
Стал я подавать знаки, чтобы нас взяли.
Гоню парня вперёд, чтобы первым на голландца переходил, а он чего-то копается, что-то ищет.
Ну, а тут накатил на наше судёнышко огромный вал и смыл меня.
Уж не помню, как меня вытащили.
Открыл я глаза, а моей лодки уже не видно.
Говорят, перевернулась она, накрыла моего юнгу - вот этого самого пострела - и пошла ко дну.
Я и жизни не рад был.
Думаю, как же я на берег без него вернусь?..
А знаете, кого я увидел первого, когда на землю ступил?
Его, моего юнгу.
Держит в руках свои часы и говорит:
- А часы я всё-таки спас!
И они даже идут!
- Скажи спасибо, что сам спасся,- говорю я ему.- Ну а лодку нечего жалеть, хоть и стоила она мне двести пятьдесят талеров.
И паруса ещё были новёхонькие!..
Вы спросите, как он спасся?
А вот как...
Ведь недаром говорят: кому на роду не написано, тот не утонет.
Да, да, так оно и есть.
Так вот представьте себе - впереди нас шёл бриг.
Вдруг команда слышит - кто-то кричит.
Матросы туда-сюда - никого нет.
А крик слышен.
Наконец подбежали к носу и видят - на волнах прыгает, как мячик, сундук, на сундуке сидит мой юнга и в одной руке держит над головой свои часы, чтобы водой их не замочило.
Ну, капитан дал сигнал рулевому:
Задний ход!' - чтобы моего мореплавателя не опрокинуть, и матросы бросили ему канат.
Обвязал он этим канатом сундук, да так, вместе с сундуком, его и вытащили на палубу.
Пока Расмус рассказывал, юнга сидел с самым безразличным видом, словно это его не касается, и по-прежнему болтал ногами.
Между тем ветер стих, и мы снова принялись удить рыбу.
Но Расмус всё время поглядывал на небо и недовольно качал головой.
- На юге опять что-то собирается,- сказал он, раскуривая свою трубку.- Утренний ветерок - это только закусочка.
Увидите, нам ещё хорошо достанется!
Даже рыба это знает - не клюёт больше.
И птицы, слышите, как испуганно кричат?
Да, к вечеру разыграется чертовская погода...
В это время у самого борта вынырнул дельфин.
- Поглядите-ка на этого нахала,- сказал Расмус.- Под самым носом вертится.
Говорят, что тролли часто принимают вид дельфинов и морочат моряков, пока не потопят лодку...
За разговорами о троллях и всякой нечистой силе, которая губит в море людей, я вспомнил, что слышал в детстве какуюто фантастическую историю о трёх ведьмах.
Я спросил Расмуса, не знает ли он что-нибудь про этих трёх ведьм.
- Как же мне не знать! - сказал Расмус.- Да ведь и вы про них, верно, от меня слышали.
А рассказывал мне эту историю один старик, когда я был мальчишкой.
Он уверял, что вся эта история случилась не то с его дедом, не то с прадедом, который ходил юнгой на корабле.
Нынче над такими рассказами только смеются, вроде как над охотничьими, а в старые времена в них всякий верил.
Ну, слушайте.
Хотите верьте, хотите нет, а дело было так.
Плавал этот юнга всё лето с одним шкипером на корабле, который доставлял в разные города всякий груз.
И вот когда они должны были отправляться в последний рейс - было это осенью, в самое ненастье,- юнгу точно подменили.
Ходит сам не свой, о плаванье и слышать не хочет.
Шкипер очень любил своего юнгу, потому что, хоть и был тот совсем молод, а морское дело знал отлично.
Всякую работу делал он легко, весело, одним словом, шкипер был без него как без рук.
И вдруг юнга наотрез отказывается идти в море!
С трудом уговорил его шкипер остаться на корабле, пока идёт погрузка.
И вот однажды, когда команда была отпущена на берег, а шкипер отправился закупать лес и доски - уж, верно, он перепродавал их с выгодой! - юнга остался на корабле один.
Сидит он в своей матросской каюте и слышит, что в трюме кто-то разговаривает.
Поглядел он в щель - а там три чёрные как уголь вороны.
Ругают они кого-то на все корки, да не на вороньем, а на человеческом языке.
Юнга так и замер.
Он сразу смекнул, что это ведьмы, обернувшиеся воронами.
- А нас никто не слышит? - сказала вдруг одна ворона.
И по голосу её юнга понял, что это жена шкипера.
- Кто же нас может услышать? - сказала другая.
- На всём судне нет ни единой живой души,- сказала третья.
Юнга и этих по голосу узнал.
Это были жёны штурманов.
- Ну так вот что я вам скажу,- заговорила жена шкипера.- Пора нам избавиться от наших мужей.
Слушайте, что мы сделаем.- Она подпрыгнула поближе к своим подругам и заговорила тише:- На третий, день их плаванья мы обратимся в три огромные волны, смоем наших муженьков за борт, а потом и корабль со всей командой потопим.
- Это ты хорошо придумала,- сказали её подруги.
И они принялись втроём обсуждать, в каком месте лучше всего потопить корабль.
А так как они были жёнами моряков, они прекрасно разбирались, где проходит фарватер, где какое дно, где какая глубина.
- А вы уверены, что нас никто не слышит? - опять спросила жена шкипера.
- Да ты же сама знаешь, что на корабле никого нет.
Чего ты так боишься? - успокаивали её штурманские жёны.
- Боюсь потому, что как мы ни сильны, а есть сила, которую и нам не одолеть,- сказала жена шкипера.
- Что же это за сила? - спросили её подруги-вороны.
- А нас никто не подслушивает?
Мне кажется, что в каюте кто-то дышит,- опять сказала жена шкипера.
- Да ведь мы осмотрели все углы на корабле нет ни одного человека.
Ну, говори, говори!
Что ты знаешь?
Что может нам грозить?
- Вот что.
Если кто купит, не торгуясь, три сажени дров и выбросит - полено за поленом - на каждую волну по одной сажени, тогда нам конец.
- Но ведь никто же про это не знает,- сказали штурманские жёны.- Так что и бояться нам нечего.
Они громко засмеялись, закаркали и вылетели из трюма.
Когда наступил день отплытия, шкипер снова стал уговаривать юнгу идти с ним.
- Может, ты боишься осенних штормов?
У печки, возле юбки матери, конечно, спокойнее,- говорил он, чтобы подзадорить юнгу.
Нет, юнга ничего не боялся.
И он, пожалуй, согласен идти в плаванье, чтобы доказать команде, что он не какой-то ленивый краб, а настоящий моряк.
Но вот какое он ставит условие: шкипер должен купить, не торгуясь, три полные сажени берёзовых дров и на один день уступить юнге командование кораблём.
А в какой день - это он потом скажет.
- Да где это слыхано, чтобы юнге доверяли командовать кораблём! - рассердил- ся шкипер.- Нечего глупости выдумывать!
Но юнга стоял на своём.
Или будет так, как он сказал, или он остаётся на берегу.
В конце концов шкипер согласился - очень уж ему не хотелось расставаться со своим юнгой.
А сам подумал:
Ладно, мы ещё ему мозги прочистим, когда выйдем в море!'
И первый штурман подумал:
Пусть себе командует!
А если сдрейфит - мы его проучим!'
И у второго штурмана на уме та же самое.
И вот дрова были куплены, заплачено за них было ровно столько, сколько спросил продавец, и судно отчалило от берега.
Море, против ожидания, было тихое, спокойное, и шкипер то и дело посмеивался над юнгой:
- Погода-то как по заказу для нашего нового командира!
На третий день юнга сказал, что сегодня он берёт командование кораблём на себя.
Море было по-прежнему тихим, небо - ясным.
Но юнга приказал команде крепить паруса.
Ну и смеялись над ним шкипер и все матросы!
- Вот это командир!
А когда налетит ветер, он, верно, прикажет распустить паруса!
Что - все убирать?
Или один парус можно оставить?
- Пока можно оставить, а скоро и последний придётся убрать,- невозмутимо ответил юнга.
И вдруг среди ясного дня - никто глазам своим не верил - налетел шквал.
Да такой сильный, что корабль едва не опрокинулся.
И если бы паруса не были убраны, всем пришёл бы конец.
Теперь уже никто не посмеивался над юнгой.
В страхе смотрели все на огромный водяной вал, который шёл прямо на корабль и грозил накрыть его до самой мачты.
А юнга стоял на мостике и спокойно ждал приближения волны.
Когда волна была уже совсем близко, юнга приказал выбрасывать за борт полено за поленом - и непременно по одному, а не по два - первую сажень дров.
Команда без лишних слов бросилась выполнять его приказание.
И едва только последнее полено было выброшено, где-то рядом послышался чей-то предсмертный стон.
Потом всё стихло.
Море успокоилось.
Шквал улегся.
- Ну, пронесло! - вырвалось у команды.
- Ты спас корабль и всем нам спас жизнь,- сказал шкипер.- Я говорю это теперь и скажу это на берегу.
- Ещё рано говорить о спасении,- сказал юнга.- Нас ждут испытания похуже этого.
И он приказал крепить последний парус.
Второй шквал был ещё сильнее, чем первый.
Никто больше не надеялся на спасение.
Но когда уже казалось, что всё пропало, и волна, высокая как гора, была совсем рядом, юнга приказал выбрасывать за борт вторую сажень дров - полено за поленом.
И снова все услышали протяжный стон.
А потом всё стихло.
- Теперь нам надо выдержать третий шквал,- сказал юный капитан.- Он будет самым свирепым.
Становитесь все по местам!
И верно, третий шквал был такой, что первые два казались теперь детской забавой.
Можно было подумать, что всё море обрушилось на бедное судёнышко.
И опять юнга приказал выбрасывать третью сажень дров, и непременно по одному полену.
Когда последнее полено было выброшено за борт, тяжёлый, хриплый стон послышался над морем...
Потом всё стихло.
Волнение в море улеглось.
Только волны стали красными, словно от крови.
А корабельная команда долго ещё не могла успокоиться.
Пока не пришли в гавань, только и было разговору, что о трёх шквалах.
- И как это наш юнга догадался, что страшные волны можно забросать дровами? - дивились все.
Но юнга помалкивал.
Обратный путь был лёгкий.
Корабль хоть и покачивало, но никто не обращал на это внимания.
Наконец открылся родной берег.
- Верно, наши жёны ждут не дождутся нас,- сказал шкипер.
- Может, тот шквал дошёл до самого берега,- сказал первый штурман.- Так наши жёны тоже страху натерпелись.
- Эх, скорее бы их увидеть,- вздохнул второй штурман.
- Не увидите вы их больше,- сказал юнга, слышавший этот разговор.
- Ты что болтаешь, что каркаешь? - накинулись на него шкипер и оба штурмана.
- Я-то не каркаю, а вот ваши жёны и вправду хотели беду вам накаркать.
И он рассказал обо всём, что видел и слышал в тот день, когда остался на корабле.
И правда, вернувшись домой, ни шкипер, ни штурманы не застали своих жён.
Никто не мог сказать, что с ними случилось.
В последний раз их видели накануне бури, она бушевала и на берегу.
Может, по неосторожности они во время бури и погибли?
Кто знает, может, и так.
Пока Расмус рассказывал эту историю и много ещё других, столь же увлекательных и столь же неправдоподобных, наступил вечер.
Тёмные, низкие тучи заволокли небо.
Приближалась гроза.
Молнии то падали прямо в море, то извивались змеёй, и тогда над непроницаемой завесой облаков вспыхивала огненная бахрома.
Гроза была ещё далеко.
Удары грома едва доносились до нас, море катило светлую, спокойную волну.
Но вспышки молний и багровые лучи заходящего солнца окрашивали море в кровавокрасный цвет.
Нам было ясно, что бури нам не избежать.
При последних лучах солнца мы увидели вдали у горизонта чёрную полосу.
Ещё немного - и на волнах появилась белая кайма взбитой пены.
Нас окружали гроза и ночь.
И вот ветер усилился.
Наша лодка понеслась как стрела.
Скоро мы уже были у крайних шхер.
При свете молнии мы видели, как высокие пенистые волны бьются о берег, и гул прибоя звучал в наших ушах словно гром.
Расмус зорко всматривался в темноту, что-то в ней отыскивая, а я не мог различить ничего, кроме белой полосы пены, к которой мы неумолимо приближались.
Наконец и я различил маленькую чёрную точку,- это был узкий пролив.
Мы проскочили его и вошли в тихую гавань, защищенную от ветра и непогоды высокими скалами.
