«Джонатан Милгред и его жена Патриция Милгред официально объявили, что отдают своего новорождённого ребёнка в элитный лагерь для детей-недолгожителей.
Звёздная пара отметила, что решение им далось нелегко, но другого выхода они не видят.
«Патриция ещё молода, и у неё в запасе двадцать четыре года, у меня двадцать. Она ещё сможет родить ребёнка. Нам очень жаль, но этот малыш обречён, а мы хотим успеть увидеть внуков», — прокомментировал актёр.
«Вы не представляете, как это больно – девять месяцев носить под сердцем малыша, а потом узнать, что он проживёт всего шесть лет. Но мы не можем ничего изменить. Мы с мужем не хотим ранить причинять себе ещё больше боли, достаточно уже того, что нашему сыну выпала такая судьба. Это было одним из самых трудных и ужасных решений в моей жизни», — добавила его жена.
Родители не дали новорождённому имя, но перечислили на счёт лагеря, в котором ребёнок проживёт свою недолгую жизнь, несколько миллионов. Сотрудники лагеря сообщили, что сами выберут имя для малыша и постараются обеспечить ему счастливые шесть лет жизни.
На вопрос, будут ли они навещать своего ребёнка, Джонатан и Патриция отвечать отказались».
Я закрыл вкладку с новостями и отложил телефон. Безымянный малыш Милгред и его шесть роскошных лет жизни в элитном детском доме. Интересно, он хоть успеет осознать, что происходит? Мои относительно чёткие и связные воспоминания начинаются лет с одиннадцати. Всё, что было до, в памяти сохранилось мутными обрывками, составленными из рассказов матери и изредка всплывающих в голове перед сном картинок. Возможно, если бы мне было отмерено шесть лет, как малышу Милгреду, моё «я» даже не успело бы сформироваться. Я бы умер, даже не начавшись.
Телефон завибривовал. Я покосился на экран. «Если не появишься на работе через полчаса, клянусь, я тебя уволю, в этот раз точно». Это мой начальник Вадим. Злится просто, я знаю, что не уволит, но на работу всё-таки стоит поспешить.
Не понимаю, почему все считают, что Питер – это город для грустных людей. Сколько себя помню, выживают здесь только оптимисты. Грустные люди спиваются или просто уезжают отсюда. Я? Я, наверное, отношу себя к грустным. С радостью бы свалил из брюха этого серо-коричневого, холодного и скользкого монстра, да только валить мне некуда. Да и Клара за мной вряд ли поедет, она любит Питер. Клара весёлая. Ей хорошо здесь. Думаю, что она была бы весёлой, даже если бы её дата смерти не была так далеко. Есть люди, нарисованные белыми, красными, золотыми и зелёными красками, которые не стираются ни временем, ни трудностями. Клара такая.
Всё началось семь лет назад. Я проснулся утром и увидел смс с датой, которая на тот момент мне ни о чём не говорила. Число, месяц и год. Отправитель неизвестен. Я повернулся на другой бок, а рядом Инга, моя девушка на тот момент, сидит на кровати и смотрит на экран телефона, нахмурившись. «Мне пришла какая-то дата», — говорит. У меня в животе неприятно так дёрнулось что-то. Предчувствие беды, наверное. «Какая дата?», — спрашиваю. И она называют дату, которая будет через три года. Я показал ей свою дату, которая к тому моменту должна была наступить через тринадцать лет.
Мы тогда здорово так испугались, написали друзьям. Понадеялись — может, разыгрывает нас кто-то? Но друзья нам ответили, что им этим утром тоже пришли смс с непонятными датами. У всех были разные. Логики не прослеживалось никакой.
Примерно через час ситуация набрала обороты. Инфополе просто взорвалось: оказалось, что такие смс получили абсолютно все. Ну, то есть, все люди на Земле, понимаете? И у всех были эти чёртовы даты. У кого-то была сегодняшняя.
К вечеру всё стало ясно.
«Утром моей матери пришла смс с сегодняшней датой. Сегодня вечером её не стало… Что это за прикол?! Кто это сделал, признавайтесь, суки! Это не смешно!! Когда я узнаю, кто придумал это сделать — убью…»
«Мне пришло две смски, одна без подписи, а вторая с именем моего ребёнка. Дата там была сегодняшняя. У него несколько дней держалась высокая температура, мы возили его по врачам, пытались выяснить что-то… Когда я получила эту смс, внутри всё оборвалось. Я тут же повезла малыша в больницу, но, когда мы доехали, он уже не дышал… Кто делает это? Кто рассылает эти смс? За что? Это они причастны к смерти моего малыша?!»
«Сегодня утром нам с женой пришли смс с датами. У неё был сегодняшняя. Она умерла час назад, просто упала замертво на кухне, когда готовила суп. Когда я узнаю, чьих это рук дело, я самолично придушу этого ублюдка, переломаю ему кости и выброшу их собакам…»
Это были даты смерти, в общем. В происходящее было невозможно поверить. Всем живущим на Земле людям пришли смски с их датой смерти. Даты смерти маленьких детей, у которых ещё не было своих телефонов, приходили на телефоны их родителей.
Да, конечно, были те, кто телефонов вообще не имел, но им не удалось избежать своей даты. Она им просто приснилась. Это мы узнали спустя несколько дней, когда некоторые из этих людей всё-таки добрались до интернета и всё рассказали.
«Я уже полгода живу в деревне, в домике, доставшемся в наследство от родителей. Все свои гаджеты специально оставил в городской квартире, взял только самые необходимые вещи, погрузил в машину и уехал. Со мной тут две собаки и кошка Тишка. Всё было хорошо, я отлично жил. Раз в пару недель выбирался в ближайший городок за продуктами. Тут воздух такой чистый и свежий, никаких плохих новостей, никаких бед, всё спокойно и тихо… В ту ночь мне приснился сон, хотя сны мне вообще не снятся. Не знаю, почему, просто не снятся и всё. За всю жизнь только пару снов видел, и этот был не похож на остальные. Мне снилась белая стена, а на ней огромные цифры, нарисованные красной краской. Я не хочу называть эту дату, пусть это останется при мне. Так вот: белая стена, красные цифры – и больше ничего. Никаких голосов, что-то поясняющих, никакого Бога с седой бородой и в белой тунике, никакого Дьявола с рогами и копытами. Вообще ничего. Белая стена, красные цифры. И я стою, смотрю на них. Эмоций никаких: ни страха, ни удивления, ни сожаления, ни радости. Сон был очень долгий по ощущениям. Как будто я около этой стены на самом деле простоял всю ночь. Утром проснулся, и как-то тревожно стало. Я сразу же поехал в свою городскую квартиру и впервые за полгода включил телефон. Сам не знаю, что я хотел найти, но, наверное, чувствовал, что это был не просто сон. Так и вышло, к вечеру всё стало ясно. Я не думаю, что это так уж плохо. Теперь я точно знаю, как спланировать оставшееся мне время. Больше не потеряю ни минуты. Может быть, я даже рад, что теперь знаю эту дату».
Так рухнула версия о божественном наказании за технический прогресс, которая гуляла по интернету несколько дней, до первых сообщений об этих сна. Свою дату смерти так или иначе получили абсолютно все.
Я часто закрывал глаза и представлял себе эту белую стену с жирной красной датой – своей – хоть мне и не снился сон. Надеялся, что смогу услышать или увидеть хоть что-то, хоть какую-то подсказку. Но подсказок не было. Белая стена, красные цифры. И больше ни-че-го.
Первые полгода паника стояла жуткая. Какие только не выдвигались теории, ооо! Это было даже немного весело. Точнее, сейчас мне весело вспоминать то время, а тогда было страшно, как и всем. Думали и на террористов, и на хакеров, и на масонов… Но потом начали сбываться даты известных и богатых людей. Миллиардеров, политиков. Они, ясное дело, пытались этого избежать: уезжали в свои бункеры, на острова, сидели там, затаившись. Но всё равно умирали в назначенный день.
Учёные разводили руками. Говорили, что это не вирус, не какая-то новая страшная болезнь, не хитрый яд. Кто-то в назначенную дату действительно умирал от болезни, которая у него развилась за несколько лет или недель до этого. Кто-то умирал абсолютно здоровым: во сне. Просто останавливалось сердце. Короче говоря, спрятаться в бункере, окружив себя толпой врачей, не помогало. Дата смерти была абсолютно точна и неисправима. По крайней мере, это стало официальной версией.
Когда люди наконец поняли, что произошло, мир изменился. Забавно, правда? Это не ядерная война, не страшная эпидемия, не экологическая катастрофа. Просто дата смерти, но сколько всего она за собой повлекла...
Первыми очнулись мошенники. Точнее, так: это я уверен, что они мошенники, но кто-то им действительно верит. «Дату смерти можно изменить! Я расскажу вам, как это сделать!» — верещали они на своих страницах в соцсетях. Собирали целые секты, состоящие из напуганных, слабых, отчаявшихся людей. Кто-то хотел спастись сам, кто-то — спасти близкого человека. Честно говоря, я не знаю, что именно предлагают эти новоявленные мессии. Полагаю, что схема у них классическая: выкачать из людей деньги, навешать им лапши, помедитировать с ними в позе лотоса и объявить, что теперь они спасены и всё будет хорошо. Фейковых «отсрочивших дату смерти» был миллион. Смску со своей датой можно удалить и никому это дату не называть. К примеру, жить тебе ещё пятьдесят лет, а ты всем говоришь: вы не поверите, моя дата смерти была вчера, а я всё еще жив! И тянешь из людей деньги, втирая им всякую чушь.
Я уверен, что дату смерти нельзя отсрочить. Церковь тоже так думает, кстати, но это не мешает всем этим святым отцам неслабо наживаться на ситуации. «Успейте покаяться! Успейте замолить свои грехи! Только посвятив остаток жизни Господу, вы будете действительно готовы, когда наступит ваша дата. Господь сообщил вам её заранее — так будьте же покорны и смиренны в своём служении ему!». Люди ломанулись в церковь толпами. Жгли свечи, падали на колени, рыдали, несли пожертвования. Я не злюсь на таких и не считаю их глупыми. Мне жаль их. Им просто страшно. Мне тоже страшно, но я не верю в Бога.
Странно, да? Ведь кто-то же присылает эти смс с датами. Кому, если не Богу, такое под силу? Интересно, почему все эти попы так уверенны, что это божий промысел, а не дьявольский? Вдруг это Сатана подкидывает нам даты? А, без разницы. В Сатану я тоже не верю.
Я не знаю, кто шлёт эти смс. Может, инопланетяне? Было бы забавно. Или какой-нибудь злой гений, который разгадал Великую Тайну Вселенной, а сейчас сидит и потешается над человечеством. А может это просто какой-то сбой в матрице.
Я не хочу верить в Бога. Я так решил: поверю в него, только если он даст хоть какие-нибудь пояснения к происходящему. Пошлёт нам один из своих божественных знаков, явит откровение. А иначе он просто мудак. В мудаков я верить не желаю.
«У тебя осталось пятнадцать минут. Только попробуй опоздать, Даня», - высветилось на экране телефона. Я выругался, накинул ветровку и вышел на улицу. Ничего, успею.
Накрапывал мелкий дождь. Зонт я не взял, его отлично заменял капюшон. До метро недалеко, быстрым шагом три минуты, ехать всего две станции. Успею.
— Эй! Дядь! Дядь! Дай мелочи, дядь!
Я обернулся. За мной нёсся какой-то пацан в грязной куртке, штанах не по размеру и тёплой зимней шапке не по сезону. Из-под шапки торчали сальные волосы. Лицо его было смуглым, а, может, просто неотмытым.
— Я спешу, парень.
— Ну дядь! Тебе жалко что ли? Дай мелочи! — пацан поравнялся со мной и семенил рядом.
— Пацан, я на работу опаздываю, — ответил я, не сбавляя шага. Мелочь валялась где-то под дырявой подкладкой кошелька, кошелёк валялся в рюкзаке — слишком долго копаться придётся. Вадим убьёт меня.
— Жадина! — крикнул пацанёнок с отчаянием, резко затормозив. — Сука поганая! Жадина! Уёбок! У меня семьдесят лет впереди! Семьдесят! Родителей нет, дома нет… Ничего нет.. Семьдесят, сука! Как я дальше? Как?!
Я замер. Пацан всхлипывал, тёр грязными кулаками глаза и выкрикивал попеременно то детское «жадина», то взрослое «уёбок».
Семьдесят лет бродяжничества. Семьдесят лет.
Я открыл рюкзак, вытащил кошелёк, выковырял оттуда всю имеющуюся мелочь и протянул ему. Утерев кулаком нос, парнишка протянул руку и по-детски раскрыл ладошку. Я высыпал в неё монетки.
— Спасибо, дядь. — тихо произнёс он, шмыгнул носом и добавил. — Ты это… Не обижайся. Я не со зла сказал, что ты уёбок. Я просто… Никто не даёт денег. Мне жрать нечего. И смерти ведь не будет, только если, ну… Сам знаешь. А я пока не могу. Страшно. Ты это… Спасибо. Я пойду.
Он развернулся и медленно побрёл прочь.
Да, право на самоубийство. Вот уж чего у человека не отнять, так это права лишить себя жизни.
Единственным способом изменить дату смерти, которую тебе прислали в смс-ке, был суицид, но этот способ не пользовался особой популярностью. Звучит странно, но количество самоубийств значительно снизилось с момента Великой Рассылки. Людям перехотелось прыгать с крыш и вскрывать вены в тёплой ванне после того, как они узнали свои даты смерти, даже если жизни их были кусками собачьего говна. Как у этого паренька.
Я стоял и пялился на огромный билборд с белозубым загорелым мужиком. «ПОМОЩЬ В ГРАМОТНОМ ПЛАНИРОВАНИИ ЖИЗНИ. СОПРОВОЖДЕНИЕ ВПЛОТЬ ДО ДАТЫ СМЕРТИ. СДЕЛАЙ ОТВЕДЁННЫЕ ТЕБЕ ГОДЫ ПРОДУКТИВНЫМИ! НЕ ТРАТЬ ВРЕМЯ ЗРЯ!». Сраные коучи. Эти тараканы выжили бы и после ядерного взрыва.
Я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Нет, не смогу сейчас отделаться от этого воспоминания. Да и не хочу от него отделываться.
…Инга входит в комнату, молча садится на кровать и смотрит в одну точку. У меня внутри всё сжимается, я догадываюсь, что хороших новостей нет. Она протягивает мне бумажку с анализами. Я не беру её. Говорю «скажи так». Она смотрит на меня, глаза блестят от слёз. Потом улыбается и говорит «зато промучаюсь всего-то восемь месяцев». До её даты смерти оставалось восемь месяцев, когда у неё обнаружили рак. Конечно, никто не лечил больных, чья дата смерти была совсем близко. Им просто выписывали сильные обезболивающие.
Ей было двадцать три. Она училась на дизайнера, любила рисовать, плавать и пересматривать сериал «Друзья». У неё были обеспеченные родители и своя квартира-студия. Она до последнего верила, что дату смерти всё-таки можно отсрочить.
Я не был с ней в последние полгода её жизни. Инга и её родители улетели в Индию, такое было её последнее желание. Она не хотела умирать в холодном, промозглом Питере. После смерти её тело кремировали. Прах развеяли над океаном.
От Инги у меня остался только мой портрет, который она подарила мне на день рождения. Не совсем портрет – шарж. Там у меня неестественно длинный нос, губы в ниточку и брови, как у Брежнева. Она очень смеялась, когда протягивала мне этот рисунок. По-доброму смеялась. Я тоже смеялся.
На тот момент у меня впереди было десять лет. Через год я встретил Клару. Клара счастливица. Её дата смерти через сорок три года.
В кармане загудел телефон. Я вздрогнул, достал его и поднёс к уху.
— Ну всё, Даня, ты заебал меня окончательно. Можешь не приходить. Завтра пиши заявление по собственному. Отдыхай, уёбок. — не дожидаясь моего ответа, Вадим отключился.
Уёбок. Второй раз за последние десять минут меня называют этим словом, забавно.
Я развернулся и побрёл домой. Вадим злится, потому что у него осталось всего два года. Я не обижаюсь на него. Он переживает за своих жену и сына. Боится, что они без него не справятся.
Свою дату смерти не принято сообщать первому встречному. Я узнал про Вадима по случайности: на корпоративе он надрался в щи и выболтал мне. Потом жалел, конечно. Просил никому не говорить. Я и не говорил, зачем мне это?
…Как-то раз, ещё до Клары, я познакомился с очень милой девушкой. Её звали Мила. Милая Мила.
Мы познакомились в интернете, но не на сайте знакомств, а случайно, в комментариях под какой-то очередной псевдосенсацией про возможность отсрочить дату смерти. Я писал, что всё это чушь собачья и бред, что моя девушка умерла полгода назад, и остальные тоже умирают в свою дату, и ничего с этим не сделать. Многие со мной спорили, обзывали, бесились, потому что я пытался отнять у них надежду, но Мила со мной согласилась и поддержала меня. Так мы начали общаться.
Мне нравилась Мила. Она была первым человеком, которому удалось немного отвлечь меня от смерти Инги.
Мы много гуляли, кормили уток. Она рассказала мне, что уткам нельзя давать хлеб, мол, это им вредит. Я спросил – а чем же их тогда кормить? Она задумалась и ответила: «Не знаю. Может быть, листьями салата?». И мы стали кормить уток салатом. Они действительно ели его. Мы делали уток вегетарианцами.
У Милы были длинные светлые волосы и карие глаза. Мы разговаривали обо всём на свете.
Кроме смерти.
Я пожалел потом, что не поднимал эту тему. Интересно, что бы она сказала мне, эта дрянь. Я ужасно злюсь на неё, до сих пор злюсь, мне всё ещё больно.
Однажды утром, спустя пару недель после нашего знакомства, я проснулся рядом с ней, а она не дышала. На тумбочке лежала записка: «Милый Даня, прости меня. Человек, которого я любила, бросил меня, как только узнал, сколько мне осталось. Родителей у меня нет, да и друзей особо тоже. Когда мой срок начал выходить, я поняла, что меньше всего хочу умереть в полном одиночестве, в пустой квартире. Я хотела найти кого-то, с кем смогу провести последние недели, улыбаясь и кидая уткам листья салата. Я рада, что нашла тебя. Прости, что не сказала свою дату смерти. Я боялась, что ты тоже уйдёшь, если узнаешь. Мы были вместе совсем недолго, и, скорее всего, ты быстро меня забудешь (надеюсь, что твоя дата не скоро), но для меня ты стал самым важным человеком в мои последние дни. Ещё раз прости. И спасибо».
Это было эгоистично. И подло.
Она должна была сказать мне. Я имел право знать. Имел право решить, хочу ли проснуться в одной кровати с мёртвой девушкой, которая мне нравится, но которую я знаю всего пару недель. Я был ужасно зол. Она ведь знала про Ингу, знала, что несколько месяцев назад у меня умерла любимая девушка. Как она могла? Она что, решила, что у меня выработался иммунитет к смерти девушек, которые мне нравятся?
Мне нравилась Мила. Я заплакал, когда перевернул её на спину и понял, что она умерла.
Когда я встретил Клару, чуть ли ни первым моим вопросом было «назови свою дату смерти». Она тогда удивлённо посмотрела, улыбнулась и сказала, что умрёт пожилой. Я потребовал показать смску или скрин смски и сказал, что если у неё нет подтверждений, то я не буду дальше общаться. Она достала телефон и показала скрин. Потом сказала, что ей, конечно, не до такой степени это важно, но когда моя дата смерти?
И тут я сник. По сравнению со сроком Клары, мне оставалось недолго. Всего девять лет.
Но я всё равно сказал ей. Думал, что она не захочет со мной больше видеться. Зачем девушке, у который впереди десятки лет, парень, который отъедет в тридцать шесть? Можно сказать, в самом расцвете. Но Клара сказала: «Слушай, девять лет – это очень много. По крайней мере, это больше, чем три года. Моему двоюродному брату осталось три года». Я тогда подумал об Инге, которой тоже оставалось три года в тот момент, когда мы все получили смс-ки с датами.
…Не успел я открыть дверь в квартиру, в ноги мне ринулся мой кот Джингл.
— Засранец, я кормил тебя сорок минут назад. У тебя совесть есть?
Но на Джингла мои упрёки никогда не действовали. Он тёрся об мои ноги, выпрашивая еду. Котам повезло, они свои даты смерти по-прежнему не знали. А, может, они наоборот их всегда знали? В любом случае, в жизни котов ничего не изменилось.
Насыпав Джинглу корма, я плюхнулся на диван. В голове было отвратительно пусто. В последнее время я злился на себя, когда в голове было пусто. Чем меньше времени у меня оставалось, тем больше мне хотелось быть включённым в жизнь. Постоянно о чём-то думать, что-то делать. Я стал плохо спать. Мне не хотелось тратить драгоценное время на сон. Господи, как же счастливо я жил до этой Рассылки!
…В один из дней, когда тоска накатила особенно сильно, я пошёл в ювелирный магазин и на последние деньги купил кольцо. Размер подобрали кое-как, я не был уверен, что Кларе оно подойдёт. Принёс домой коробочку, долго смотрел на неё, вертел в руках, а потом убрал в стол. Это было три недели назад.
Какое я имею право делать предложение девушке, у которой впереди целая жизнь? У меня впереди нет целой жизни. Ей придётся меня хоронить. Я не хочу, чтобы она меня хоронила. Не хочу, чтобы она проснулась рядом с моим трупом, как я проснулся рядом с трупом Милы. Но и не хочу улетать от неё в Индию, как от меня улетела Инга.
Я умолял её не улетать. Просил остаться со мной в последние месяцы. Я стоял на коленях и обнимал её ноги. Она кусала губы и просила не мучить её. Просила дать ей уйти. Сказала, что это её последнее желание, что она не может себе позволить причинить мне такую боль: дать увидеть её смерть. Я закричал, что не дать мне провести с ней её последние дни — ещё более жестоко. Но на самом деле я не знал, что хуже: увидеть её смерть или не увидеть.
Я до сих пор не знаю.
Как я могу поступить с Кларой точно также?
Кольцо до сих пор лежит в столе.
Я прилёг на жёсткую диванную подушку и решил насильно заставить себя думать хоть о чём-то. Стал вспоминать моменты из прошлой жизни. Прошлой – это значит до Рассылки. Когда я ещё не знал, сколько мне осталось.
Перед глазами вяло плыли не особо яркие воспоминания. Я уснул.
Меня разбудила Клара. Она сидела рядом и гладила меня по волосам. Я мысленно обматерил себя за то, что вырубился посреди белого дня и сказал ей: «Привет».
— Привет. — ответила она и улыбнулась. Клара очень часто улыбалась, я любил это в ней. — Чего ты дома и спишь в такое время?
— Вадим уволил меня.
Жених из меня, что надо. Мало того, что мне осталось шесть лет, так теперь я ещё и безработный.
— Не расстраивайся. Вадим озлобившийся козлина. Ты найдёшь другую работу, всё будет хорошо.
Я не заслуживаю её. Просто не заслуживаю.
В груди противно заныло. Я с силой впился ногтями в ладони. Только начать лить слёзы сейчас не хватало.
— Слушай, — она мягко взяла меня за руку, разогнула пальцы и сплела их со своими, — я знаю твой маленький секрет.
— Какой? — выдавил я и кисло улыбнулся. – Я съел твой йогурт, но сейчас схожу в магазин и куплю новый.
— Да нет же. Я знаю про кольцо.
— Что?
— Кольцо в столе ящика. Ты правда думал, что я не найду?
Я молчал. Сегодня на редкость отвратительный день, который набирает обороты своей отвратительности каждый час.
— Почему ты не сказал мне? Ты передумал? Не уверен, что любишь?
— Уверен, конечно.
— Так почему кольцо до сих пор в ящике стола?
Перед глазами снова возникла Инга.
В тот вечер мы лежали на диване и смотрели документальный фильм про какое-то африканское племя, живущее отдельно от цивилизации уже не одну сотню лет. Инга напряжённо следила за происходящим на экране, а потом спросила меня: «Слушай, а, может, они правы? Ну, отшельники. Те, кто выбрал бросить всё и доживать, как эти дикари, подальше от мира. Может, это и есть правильное решение?»
Со дня Рассылки люди успели многое осмыслить, и некоторые из них пришли к выводу, что не хотят тратить оставшиеся им годы на «нормальную жизнь». Работа, квартира, машина, семья. Они объединились в группы и на все имеющиеся деньги отправились жить на природу: в лес, в горы, к морю. Были и те, кто не хотел жить с группой, такие становились отшельниками. Эдакая обратная сторона медали, которую со всех билбордов подсовывали нам коучи: к чертям это планирование жизни, эту продуктивность, эти достижения, деньги, дома, тачки… К чертям. Смотреть на море или сосны — вот что выбирали некоторые.
Я всё думал: что мешало им принять такое решение раньше? До Рассылки? Что держало их? Неужели, чтобы стать свободными, им нужно было узнать дату своей смерти?
«Я не знаю, солнце. Я думаю, что нет правильного решения для всех, да и никогда его не было. Каждый сам выбирает, что делать с отведённым ему сроком». Так я ответил ей тогда. Это был за год до её смерти, за три месяца до того, как ей поставили диагноз и за четыре до того, как она улетела в Индию, и я увидел её в последний раз.
Зачем я вспомнил об этом именно сейчас?
— Я боюсь. — язык сам произнёс это, опередив мозг.
Как же я жалок. Клара будет абсолютно права, если сейчас встанет, развернётся и уйдёт навсегда.
В глубине души я знал, что она так не сделает. И ненавидел себя ещё больше.
Что ж. Снявши голову, по волосам не плачут. Я облизал пересохшие губы и продолжил:
— Я боюсь принять неправильное решение. Боюсь причинить тебе боль. Мне кажется, что любой вариант, о какой я ни подумаю, причинит тебе боль. Я… я иногда жалею, что мы вместе. Но не потому, что не люблю тебя, а потому что я попал в ловушку, в которой любое моё движение сделает больно человеку, который мне дорог. Вот почему кольцо до сих пор в столе. Как я смею просить тебя стать моей женой? Шесть лет. У меня всего шесть лет. Как мне просить, чтобы ты родила мне ребёнка? Каждый раз, когда я вижу новости про то, как богачи сдают своих детей в элитные детдома, которые они называют «детскими лагерями», я испытываю такую ненависть к этому миру, что у меня темнеет в глазах и пульсирует в висках. Если бы не знал свою дату, подумал бы, что это признаки инсульта. Я ненавижу этот мир. Ненавижу тех, кто фанатично планирует каждый свой шаг, пытаясь «всё успеть» до даты. Ненавижу тех, кто трусливо сваливает в лес. Ненавижу себя и свою жизнь. Она не самая короткая, да, возможно, я не имею права её ненавидеть. Кому-то отмерено прожить шесть лет, кому-то пятнадцать. Кому-то двадцать три. Мне больше… Но я хочу ещё больше, понимаешь? Я хочу прожить с тобой до старости, вырастить детей, увидеть внуков, но я даже не уверен, что наши дети доживут до возраста, в котором смогут родить своих детей. Понимаешь? Я не уверен, что после родов тебе не придёт смска, в которой будет эта поганая дата, и она будет означать, что наш ребёнок проживёт год, или два, или десять. Я не хочу всего этого. Но и бросить тебя у меня нет сил. Я знаю, как это больно, потому что меня так однажды бросили. Да я и не хочу тебя бросать. Я не хочу улетать в сраную Индию, или в Мексику, или в Париж… У меня и денег-то на это нет. А даже если и были бы, я бы всё равно не полетел. Я люблю тебя и ненавижу весь остальной мир. И себя тоже ненавижу за то, что я такой слабак. Я боюсь.
Я вскочил с дивана и подошёл к окну. Руки тряслись, из глаз потекли слёзы, но мне уже было плевать. Только что я самолично вырезал у себя из души раковую опухоль.
Руки Клары опустились мне на плечи. Она прижалась к моей спине.
Не знаю, сколько мы простояли так, но не думаю, что очень долго. Просто в такие моменты всегда кажется, что прошло несколько часов, хотя на деле проходит всего полторы минуты.
Она отошла, выдвинула ящик стола, достала оттуда коробочку с кольцом и протянула мне.
— На. Бери и делай мне предложение. Прямо сейчас.
— Ты серьёзно?
— Да. Я тащу тебя в ЗАГС. Немедленно делай мне предложение.
— Клара, я…
— Я брошу тебя, если ты не сделаешь этого. Не потому, что мне так уж срочно нужно замуж. Вообще плевать. Но я хочу, чтобы ты перестал думать так, как думаешь сейчас, ясно? Я хочу стать твоей женой. И хочу родить тебе ребёнка.
—У тебя впереди вся жизнь, а у меня осталось шесть лет. Ты это понимаешь?
—У меня всё в порядке с памятью и логикой. Мне плевать. Я хочу, чтобы у нас был ребёнок.
— А если у нас получится его сделать только через пять с половиной лет? И я даже не увижу его рождение?
— Значит, так тому и быть. Если бы ты не знал свою дату, всё равно бы случилось так. Ты не понимаешь? Ведь ничего не изменилось. Люди умирали и раньше, они умирали всегда. И эта Рассылка, они ведь ничего не изменила, просто кого-то сделала свободным, а кого-то трусом. Я не хочу думать, что тебя это сделало трусом. – она ткнула мне в руку коробочкой. – Делай это дурацкое предложение, сейчас же.
Я взял коробочку, уставился на неё и начал вертеть в руках. Как в тот день, когда принёс её из магазина, а потом убрал в стол.
— Наш ребёнок может прожить всего год. Или два. Или шесть. А если…
— Ты умрёшь несчастным, если не прекратишь множить свои «если». Твои оставшиеся шесть лет не будут равны шести, они будут равны нулю. Больше мне нечего тебе сказать.
Она развернулась и пошла к выходу.
Перед глазами снова всплыла картинка из прошлого: я стою на коленях, заплаканный, трясущийся, убитый горем и твержу Инге, чтобы она осталась со мной и не уезжала умирать в Индию. Она поворачивается спиной и уходит.
Я моргнул. Картинка пропала.
— Стой! Клара! Слышишь? Постой.
Она замерла в проходе, но не обернулась.
Я сделал глубокий вдох, открыл коробочку и опустился на колени. Как в тот последний день с Ингой.
Нет, не как в тот день.
— Обернись. Мне нужно тебе кое-что сказать.
Она обернулась с хитрой улыбкой на лице.
Мне нравится, как она улыбается.
