Салон шумел веселым ульем,
В дверях мужчин теснился строй,
Манил глаза живой игрой
Ряд пышных дам по желтым стульям.
К камину опершись, поэт
Читал поэму томным девам;
Старушки думали: «Ну где вам
Вздохнуть, как мы, ему в ответ?»
В длиннейшем сюртуке политик
Юнцов гражданских поучал,
А в кресле дедовском скучал
Озлобленный и хмурый критик.
Седой старик невдалеке
Вел оживленную беседу,
То наклонялся к соседу,
То прикасался к руке,
А собеседником послушным
Был из провинции аббат,
В рябинах, низок и горбат,
С лицом живым и простодушным.
Их разговор меня привлек
Какой-то странной остротою, —
Так, утомленный темнотою,
Влечется к лампе мотылек.
Но вдруг живой мотив «редовы»
Задорно воздух пронизал, —
И дамы высыпали в зал:
Замужние, девицы, вдовы.
Шуршанье платьев, звяки шпор,
Жемчужных плеч и рук мельканье,
Эгреток бойкое блистанье,
И взгляды страстные в упор…
Духов и тел томящий запах,
Как облак душный, поднялся,
А разговор меж тем велся
О власти Рима и о папах.
И старца пламенная речь
Таким огнем была повита,
Что, мнилось, может из гранита
Родник живительный иссечь.
И я, смущенье одолев,
Спросил у спутника: «Кто это?»
Сквозь стекла поглядев лорнета,
Он отвечал: «Де Местр, Жозеф».
1910
