Текут воды реки Нил, переливаясь рябью волн на солнце, раскачивают лодку, как мать раскачивает люльку, баюкая сознание современного человека как зародившийся в этой колыбели разум цивилизации. Нилу несколько тысячелетий, и мы проделали путь из мегаполиса другого континента, чтобы прийти к истоку своих человеческих корней, подобно тому, как блудный сын возвращается к отцу. Каждый человек должен хотя бы раз побывать в Египте, чтобы отдать дань уважения прародителям цивилизации, и открыть в этом первоистоке мудрость для себя. Я приглашаю вас, нет, не любоваться на пальмы, не на коралловые рифы, не в сувенирные лавки. Я предлагаю вам почувствовать древний Египет.
Город живых пышет зеленью, пальмы раскрыли свои верхушки навстречу свету вечного лета. В Луксоре активно велось строительство в древние времена, и сейчас слева от нас строят пусть не храм, но новый отель. Встав у его подножия, смотришь на необозримую даль стройплощадки под открытым небом, и чувствуешь величественную масштабность предприятия, словно бы ты фараон, затеявший строительство храма или своей пирамиды-гробницы; смотришь вниз, на заложенный фундамент, и твоя тень отражается на него, как тень фараона отражается на основание его строящейся гробницы. Луксорцы в своих длинных платьях, выглядящие как жрецы традиций, суетятся в свете дня. Все сущее своей жизнью воздает хвалу Солнцу – Амону – Ра. Мы отправляемся в его храм.
Карнак – главная египетская святыня. Неудивительно, что каждый фараон старался внести свой вклад в этот храм, отдав тем самым дань Египту и фараоновской преемственности. Вслед за древним безымянным фараоном мы ступаем в коридор света, охраняемый с двух сторон овноголовыми сфинксами-мудрецами, недвижно сопровождающими недавно обретшего божественность фараона к великому Амону-Ра. Овен – первородная, изначальная энергия, через которую нужно пройти, которую нужно ассимилировать в себе, прежде чем войти в храмовую обитель. Вместе с новым правителем мы блуждаем по коридорам, образованными 144 колоннами, и просим сил и наставления у солнца, прислоняясь лбом к гигантским монументам. Колонны – как перипетии судьбы, создающие лабиринт жизни, но именно на них держится могучий свод (ныне утраченный в храме каменный свод) духа. Каждый фараон оставил свой след в этом храме в виде барельефов, статуй и построек, потому Карнакский комплекс – это звучание, песня великих судеб, и через благоговение перед этой древностью мы чувствуем дыхание правителей и наших прародителей. И мы словно находимся в идеальном месте вселенной – где прошлое, настоящее и будущее существует единовременно, наложены друг на друга и пропитаны друг другом в некой точке, где можно поучиться мужеству у Рамзеса Второго, полюбоваться красой Нефертари, обсудить феминизм с первой женщиной-фараоном Хатшепсут.
Мы садимся в лодку и переплываем по Нилу – дарователю жизни и зеркалу всех времен – в город мертвых. Древние египтяне вовсе не закладывали этот смысл в наблюдающуюся данность, они руководствовались лишь соображениями сокрытия гробниц от грабителей. Но все в этом мире не случайно: делая действие для чего-то определенного, мы, помимо своей цели, можем получить что-то еще, но не всегда для себя, либо случайно сделать так, что мыслящий ум узрит как гармоничный логике замысел об отделении города живых от города мертвых центральным элементом существования – Нилом.
Известковая насыпь гигантскими барханами встречает нас своей словно бы мраморной серостью – выжженный солнцем живых вечный покой. Барханы пустыни-прародительницы жизни по своему положению и структуре пластичны во времени. Погребальные каменистые «барханы» незыблемы как монумент. Здесь покоится 64 фараона. Новый подход не значит утрата традиций – пик Эль-Курн, или, как его еще называют, Фиванский пик, пирамидой высится над долиной царей. На западе расположена долина цариц, где находится невероятнейшей красоты гробница Нефертари – дословно «прекраснейшей спутницы» и любимой жены Рамзеса Второго – «рожденного богом Ра». Эту древнюю пару по праву можно считать эталоном супружества. Благородный муж оставил память о своей супруге равноценно памяти о самом себе, возвел в ее честь множество статуй и самое удивительное чудо – храм Абу-Симбел. Рядом с большим храмом Рамзеса находится малый храм, посвященный Нефертари и богине Хатор – олицетворения женственности, богине любви, также перевозящую по небу бога Ра. И все это при том, что женщина в древнем Египте не занимала никакого положения, что не помешало любящему мужу возвысить в веках свою верную спутницу.
Даже те, кто не знаком с Египтом, знают о существовании пирамид в Гизе – единственное из дошедших до наших дней семи чудес света. Сакральная, магическая форма пирамиды служила фараонам для перехода к бессмертию. Рабочие строили их во благо фараона, богов и, таким образом, во благо будущего своей страны. И даже само время боится пирамид, название которых дословно обозначает «в середине огня» - огня жизни, возрождения. Пирамиды охраняет загадочный сфинкс, неоднократно в древности засыпаемый песком. Тутмосу Четвертому приснился сон, в котором сфинкс обещал сделать его фараоном, если тот откопает его из песка. Сон сбылся. Сфинкс намного древнее пирамид, его постоянно реконструировали, от древнейших фараонов до наших дней. Сфинкс загадочно улыбается через эпохи, восстает из праха и из под песка, охраняя незримую летопись времен, предлагая из века в век разгадать загадку, которую он спрятал между своими могучими вытянутыми лапами.
Египет – колыбель цивилизации. Именно в колыбели разума зародилась мудрость от первоисточника – жить ради Вечности. Непередаваемое ощущение: сила и мужественность древних фараонов – властителей, величественно покоящихся после великой жизни в громадных пирамидах, построенных титаническими усилиями древнеегипетского народа, четким памятником выплывающих к взору дальних потомков на фоне «молока» матери-пустыни – молочно-белого от пыли неба. Словно бы мы только родились из мрака, и пытаемся разглядеть новый мир сквозь мантию пелены, и словно бы мы в царстве мертвых пытаемся разглядеть в дымке мертвенно-холодного тумана, кого же доставил на своей ладье Акен. На плато Гиза явственнее всего ощущается двойственность нашего существования, диалектика жизни и смерти, сплетающаяся в единство бытия, бренность и вечность жизни.
Зайдя в пирамиду, ощущаешь неземной покой и безмятежность вечности. Я вижу, я украдкой притрагиваюсь к древней росписи иероглифов, но понимаю, что не могу прочувствовать их. Чтобы слегка прикоснуться к этому величию, нужно провести ночь в гробнице. Вечером, изнемогая от усталости и жажды, по пустыне дойти, доползти до этой гробницы, как человек устало доползает до конца своей бренной жизни; на пределе сил войти в нее, в эту летопись своей-чужой жизни из красочных, живых иероглифов, утолить жажду прохладной водой из глиняного сосуда, сделанного руками трудолюбивого умельца, как из реки забвения, что изгонит усталость от пути. Не смея оглянуться назад, понимаешь, что за твоей спиной ночь, кромешная тьма, в которой ты ничего не можешь изменить, потому что все, что ты мог бы сделать, ты делал под светом солнца Амона Ра, твой день уже подошел к концу. Никого нет, но ты знаешь, куда тебе должно идти, и легким ознобом благой торжественности чувствуешь эфемерное присутствие Анубиса за своей спиной. Ты пробираешься по узкому коридору-склону, осторожно опираясь ступнями на деревянные досточки-ступени, не имея права более смотреть назад, и каждый твой шаг к собственному упокою сопровождает рассказ о твоей жизни на стенах. Иероглифы живые, они дышат, они незыблемо присутствуют на своем месте, как судьба, начертанная линиями на ладони, и видеть это – твое райское спокойствие или твое адское мучение. Спускаясь, ты обязательно упираешься рукой в стены, чтобы не упасть, снова притрагиваясь к иероглифам того, что сделано тобой при жизни. Нигде нет пустого места, и ты обязан вновь и вновь прикасаться к своим поступкам и деяниям, и тебе приходится либо смириться, либо отворачиваться, что не мешает твоим тактильным ощущениям выжигать на ладонях и пальцах сансарическую правду, либо радоваться тому, что столько всего успел за один день-жизнь. Склон очень крутой и опасный, как испытания чистилища, но рано или поздно тебе все равно придется по нему пройти, ведь путь назад замурован, а каменистая плита перед началом склона слишком мала. И вот, спуск успешно преодолен, и тебя встречает просторная комната, стены которой расписаны почестями загробного мира. В комнате гробницы один круг из мраморных плит–ступеней, что своего рода водоворотом ведут в ложе саркофага, - намек-упоминание о круге жизни. Ты спускаешься, ложишься в очертания саркофага. Анубис проводит ладонью-лапой над твоим лицом, и веки тяжелеют и смыкаются, кажется, откуда-то доносится дымно-сладкий аромат благовоний, и камень под тобой становится царским ложем. По телу пробегает легкая анестезия погранично-переходного состояния от бодрствования ко сну, и ты забываешься, нежась в своем присутствии на том месте, на котором тебе и должно находиться. В своем сне ты паришь над барханами, столовыми горами и каньонами, возвращаешься в древнее прошлое, где Птах созидает материю и все сущее, записывая на каждой душе, как на свитке папируса, свои замыслы.
В должную минуту ты открываешь глаза, и твой взор сразу же устремляется в потолок, на котором живые иероглифы подсказывают, что твой покой окончился, и тебе следует идти дальше. Садясь, ты видишь, что ступени, по которым ты спускался в свое последнее пристанище ночью слева, справа опять идут вверх, и тот же узкий проход ведет тебя вверх. Круг жизни, смерть, перерождение и рождение – все по одному и тому же пути, но в разных направлениях!!! Легкий испуг присутствия Анубиса исчез вместе со сном, и ты становишься одержимым желанием увидеть следы бога Амона-Ра. Но здесь его нет, здесь никого нет, кроме твоего «Я». Тело затекло от недвижности, и появившаяся энергия требует выхода, заставляет искать движение, все равно какое, вызывая тем самым к жизни. Ты поднимаешься по тому же проходу, и твой разум говорит, что отсюда нет выхода, тем более этим же путем, выход из которого намертво замурован вовеки. Идя вверх, ты обнаруживаешь одно перило, которого не замечал при спуске, будучи одержимым страхом упасть вниз и разбиться. После исчерченных стен ты радуешься его абсолютной гладкости, неспособной зацепить в твоей душе никакие раны, но твоей душе неприятна его пустота. Везде абсолютная пустота, руки скользят по стенам, пытаясь найти лаз, путь куда-нибудь, где нет этой пустоты, где есть хоть что-то, хоть какой-то несчастный стержень, который можно объять своим вниманием и на котором создать мир существующий. Но все тщетно. Ты уже уверен, что никуда нет пути, но бросить движение тебе мешает родившаяся в тебе за ночь энергия. Твой разум может погаснуть в отчаянии, может просто ничего не искать в замурованной кладке блоков, но энергия заставляет тебя просто двигаться. Ты должен найти выход из замурованного самого себя, своих страхов, обид и предрассудков, замуровавших твою душу, как твое подсознание, трансформируясь в лабиринте эквилибриума пирамиды, найдет выход из нее. И вот, поднимаясь в очередной раз, ты видишь тонкое кольцо-круг из солнечного света, но он не тот, который ты видел. С титаническим усилием ты отодвигаешь блок и выходишь наружу. Твое дыхание наполняется воздухом нового дня, перед твоим взором пустыня – начало всех начал, и египетская земля, точно такая же, но какая-то другая, словно бы она накинула на себя тончайшую мантию фаты невесты нового периода. Солнце, это не то вчерашнее солнце, что освещало пыльно-потный путь, это новое солнце другой жизни. Смотришь на руки – морщины разгладились, словно руки помолодели и не твои, смотришь на линии ладони – они неразличимы, их скрывает песчаная пыль. Смотришь назад, за твоей спиной древний пик пирамиды прогревается утренним светом, смотришь вниз – огромная высота пирамиды подошвой упирается в первооснование, песок пустыни. Это напоминает тебе ночной сон, а может одну из твоих прошлых жизней, как молодой фараон привел в упадок свое государство, и, не выдержав этого фиаско, полночи карабкался по каменным блокам на вершину пирамиды своего предшественника, сидел до рассвета с застланными горькими слезами глазами, царапая ногтями пик под звездой Осириса и кусая губы до крови, а с первыми лучами солнца сбросился в бездну с вершины гробницы своего почившего великого коллеги, и разбился у подножия посмертного трона мумии. Было это на самом деле или это полночный бред царства мертвых, никто не знает.
Глядя вперед, ты видишь вдали город, осторожно спускаешься вниз, держась за каменные блоки пирамиды, как ребенок за подол матери. Спустившись, ты вприпрыжку радостно бежишь в сторону города, навсегда забыв о том, что вчера, по тому же самому пути, ворча и истекая потом, волочился к пирамиде-гробу. Оглядываясь назад, с ребяческим благоговением на эту же вчерашнюю могилу, сегодня ставшую пирамидой-родительницей. Бежишь дальше, вперед к городу, испытывая необычайный интерес и буйство жизненной энергии и сил. Это завтрашняя египетская земля пробуждается своими жителями-детьми. Восходит древнее солнце Амон-Ра. И ты – законный сын и наследник этой земли, законный фараон своей собственной жизни.
Но как ты можешь вступить в город один? Фараоншей желала бы стать любая, потому важно найти спутницу до расцвета своей жизни. Ты уходишь вглубь пустыни, размышляя, и долгое время спустя твоему взору предстает прекраснейшая, кареокая, на изгибах бронзового тела которой белая хлопковая ткань образовала платье богини. Она сидит на насыпи песка, ее ступни засыпаны им, сухие курчавые волосы непослушно развеваются на легком ветре. Эта девушка – цветок пустыни, вскормленный молоком верблюда, возросший под солнцем пустыни, познавший мучительный холод ночей. Она - единственное по-настоящему живое среди иссушенной земли. И ты уже решил, что это не набалованное дитя пустыни – единственная верная спутница твоей жизни. И вот, вы сидите уже вдвоем, с засыпанными песком ступнями, словно корнями. Вы отныне – одно целое, наедине с пустыней, слушаете в своей душе эхо начала пути человеческой семьи, частью которой являетесь по факту рождения, прикасаетесь к тайне, которая ласкает разум, вот-вот собираясь открыться окончательно, но в последний момент ускользая от умозрения, подходя с другой стороны, другой своей сущностью. И уже не столь важным кажется разгадать, сама эта игра является смыслом загадки, ты коснешься ее, а она сгорит, испарится, не удержится в тебе до того момента, когда ты сможешь подумать: «А-а-а….», - и тебе кажется, одну только секунду ты даже уверен, что понял все… и этот пик оседает, и игра начинается заново, и это бесконечно – для всех философов, не то, что для тебя. Закрывая глаза, оказываешься в полусне на границе между полным жизни и суеты освежающим морем и безжизненно-сакральной пустыней, как между жизнью и бытием, в пустыне, в которой есть все, потому что она оставляет тебя наедине с самим собой, и ты понимаешь, что то, что по-настоящему есть, есть только в тебе и внутри тебя.
