Осень огонь и путник

В стеклянной храминке, потом в румяной туче

полупрозрачного плода

мгла осени, как зернышко, лежит.

Внутри нее огонь бежит

из ниоткуда в никуда.

Ведь Осень-Гестия очаг оберегает.

Там, в глубине его, поет

все то, что дождь беспамятный смывает,

что снег ближайший заметет,

что в сердце тяжком обрывает

озябший путник у ворот.

И вот его к огню сажают,

И ветер внутренний цевницу достает:

– Я вижу копи золотые

или ночные города:

померкшие, пережитые

и будущие, как слюда.

Но более всего люблю я просто пламя.

Оно ныряет вензелями

в ту глубину, которую вокpyг

никто за правду не считает,

откуда к нам кометы долетают,

где всё бывает, милый друг, –

а пламя дальше выплывает,

как золотой тритон, припаянный к трубе.

Он говорит: я знаю о тебе,

но ничему не доверяю.

И это правда.

Бедный узник

невидимых полупрозрачных век,

на что, на что походит человек,

а уж на жизнь свою больную

он не походит никогда;

ни в раннем детстве, ни тогда,

когда в лицо он старость видит

и ей неслышно говорит:

– Рисуй на мне начальные черты

твоих имен: таких, как Твердь, Руда,

Мирская Мгла, Вечернее Прошенье.

Пиши на мне болезненное имя.

Я и в слезах его пойму

и передам, пересыпаясь,

как неприметное селенье,

как горсть огней –

из темноты во тьму.