I
В тот царский, громкий день, когда Филиппов сын
Низверг Персеполь в прах,
Во славе видим был ирой богоподобный,
Судеб, народов властелин,
Седящ на троне, пиршества в лучах;
Вокруг его священный страх.
Стесненный сонм вождей облег степени трона,
Все в розовых и миртовых венках
(Сей льготы требуют победоносцев чела).
По сторону царя
Таиса милая сидела,
В расцветшей младости, как нежная заря,
И тысячью приятств владела.
О блаженная чета!
Ироя одного достойна красота!
Х о р
О блаженная чета!
Ироя одного,
Его, его сия достойна красота!
II
Выходит на среду певец,
Всего гремяща хора вождь.
Еще перстом слегка перебирает струны,
Вдруг воскриляются симфонии перуны
И грудь восторгом дмят.
От Зевса начал песнь певец,
Оставльшего свое небесное селенье
(Толико мощно есть любви влеченье!):
Пламенордяного приемь дракона вид,
Отец богов свое парение стремит
К Олимпиаде благолепной,
Приник на лебедину грудь.
Сугубо обвивает
Ее прекрасный стан,
С любовию впечатлевает
Подобие свое, — второго по себе
Царя вселенной.
Весь в упоении сонм от дивной песни.
— Се бог! мы бога зрим! — мятежный шум возник,
И паки: — Се наш бог! — раздался громкий зык.
Царь же склоняет
Гордо слух.
Чтит себя богом,
Главой помавает
И мнит, что мир поколебал.
Х о р
Гордым ухом
Царь внимает,
Чтит себя богом,
Главой помавает,
И мнит, что мир поколебал.
III
Но песнопевец гимн заводит Вакху
Вечномладому, вечнопрекрасному Вакху.
Веселий бог исходит в триумфе,
Трубы и бубны, возвысьте глас!
Имеяй в ланитах
Смеющийся пурпур,
Гремите валторны! идет! идет!
Юный и прекрасный Вакх
Дал нам чашу круговую!
Наше наследие в Вакховой чаше,
Пить из нее утешение наше!
Что же и краше,
Что же и слаще
Сей нам утехи по ратных трудах!
Х о р
Наше наследие в Вакховой чаше,
Пить из нее утешение наше:
Что же и краше,
Что же и слаще
Сей нам утехи по ратных трудах!
IV
Возликовал тут мыслию ирой,
Ряды побед своих воображает
И в памяти опять трикраты побеждает
Врага, которого сразил на трех боях.
Певец искусный примечает,
Как ярость в нем растет, ретивый дух кипит
И очи мещут огнь, — переменяет
Вдруг песней тон, неистовство кротит.
Теперь игрой унывной
Льет в сердце нежну жалость.
Монарха персов он поет;
Велик и добр, но ах, гоним судьбою.
Пал, пал, пал, пал,
С вершины самой пал,
Тонул в крови позорно.
Оставлен в крайности от всех, кого любил,
Во прахе он лежал простерт,
Доколе взор его без друга, без отрады,
Померк.
Ирой сидит, склонив печально
Главу на перси, в мысль приводит
Фортуны быстрый оборот;
Извлекся тут усильный вздох,
Затмился взор туманом слез.
Х о р
Поникши скорбно, в мысль приводит
Фортуны быстрый оборот.
Извлекся тем усильный вздох —
И полны очи слез.
V
Художник тонко улыбнулся,
Он видит, что любовь под сим покровом дремлет.
Чтоб возбудить ее, меняет тон;
Лишь шаг от жалости к любви.
Троньтесь, гусли эолийски!
Нас лелейте в сладку роскошь!
Брось, о витязь, бранну тягость.
Слава не пузырь ли мыльный?
Все растет, не наполняясь,
Все борьба и разрушенье.
Трудно мира покоренье!
О, прими ж за то награду!
Близ тебя сидит Таиса:
В ней прими награду неба.
Единогласный слышен плеск:
Хвала, хвала любви! музыке честь и слава!
Тут царь, свое уже скрывая тщетно пламя,
На прелести, которыми пленен,
Вздохнув, взирает,
И паки смотрит, и паки вздыхает:
Сугубо ж обуян любовью и вином,
Победитель к Таисе на грудь упал побежден.
Х о р
Тщетно пламя скрыть желает.
Коим тает;
К той, которою пленен,
Страстны взоры посылает
И вздыхает;
И любовью и вином
Неудержно быв влеком,
К ней на лоно упадает.
VI
Грянь, грянь, златыя арфы строй!
Шуми звучней, раздайся гласом бури!
Расторгни дремоту его,
Взбуди, всколебни его ударом грома!
Чу! чу! его огромил
Ужасный пробуд.
Восстает, как из недр могилы,
Недвижный простирая взор.
— Мщения! мщения! мщенья давай! — все громко вопят.
Виждь, как Фурия к нам приближается,
Виждь, увита змеей,
Крутится, шипит,
Искры огня из очей летят!
Что за бледные тени
Грозно в руках потрясают факел?
Духи сраженных воев
На ратном поле от вражья меча,
Лишенны чести погребальной,
Вы жалуетесь нам на свой плачевный рок.
Мщенья, мщенья дай
Храброму войску, царь!
Смотри, как факел в руках раздувают обиженны тени!
Манят пожар на гордый Персеполь!
На домы Сатрапов, на храмы ложных богов!
Воспрядали с неистовым криком вожди,
И царь сам бедоносные факлы схватил.
Таиса предводит,
Подстрекает пожар;
Для новой Елены
Горит Илион.
Х о р
И царь сам бедоносные факлы схватил.
С ним Таиса предводит,
Подстрекает пожар;
И для новой Елены
Горит Илион.
VII
Так учреждал,
Когда мехи еще не дышали.
Уста же органов были немы,
Древний эллин вздохи своих свирелей
С хором струн,
Киченье рода, и гнев, и жалость, и сладку любовь.
С небес же к нам нисшед, Цецилия,
Изобрела многогласный строй;
Любимице святой фантазии,
Ей тесны прежние художества пределы:
Распространяет пышно песнь хвалебну,
Воспламененна духом свыше,
В звуки и в трели, в тысящегласный хор.
Дай преимущество, о Тимотей,
Перед собою ей!
Но нет; венец делите оба!
Тот смертных воскрилил до неба,
Та бога к нам свела гармонией своей.
Б о л ь ш о й х о р
Блаженная Цецилия
Изобрела органов строй.
Внимавша лики ангельски,
Нашла предел земной музыки тесным,
И, духом горним пламенея,
Распространила пышно песнь хвалебну
В звуки и в трели, в тысящегласный хор.
Дай преимущество, о Тимотей,
Перед собою ей!
Но нет; венец делите оба!
Тот смертных воскрилил до неба,
Та бога к нам свела гармонией своей.
1804
