Ох, Джим, это было чёрт знает в каком году.
Кажется, осенью… Память стирает даты…
Частенько её шантажировал, мол, уйду,
Ни разу себя не почувствовав виноватым.
И я уходил, оставляя её одну;
Шлялся по барам и — что уж скрывать! — по бабам.
А утром звонил, говорил, что сейчас вернусь…
Ну, в общем, и этак и так ей на нервы капал.
Она меня видела разным: бухим «в дрова»,
Жутко простуженным, с остекленевшим взглядом…
Я, знаешь, любил заставлять её ревновать,
Намеренно пачкая галстук губной помадой.
Скажи мне по-честному, Джим, я подлец? Молчишь…
Знаю и сам — подлец. Но не хочу меняться.
Дружище, прошу, только жить меня не учи!
Уже ни к чему эту жизнь начинать с абзаца.
Я ведь не из тех, кто способен признать вину,
И для себя найду тысячу оправданий…
Вот и сейчас я оставил ещё одну —
Она промолчала, приняв мой уход, как данность.
Так будет всегда. Мне никто не авторитет;
Нет у меня никаких тормозов и рамок…
Чего? Не пора ли жениться мне? Ну уж нет!
Ведь мне только сорок. А в сорок жениться рано.
