Воробьи у колодца дерутся за хлеб и обветренную перловку,
Я считаю дорожные знаки, гудит в голове, я не ведаю ни черта.
Это больно, когда ты прощаешься раньше на целую остановку,
И я замираю в салоне, как Иона во чреве кита.
Март спесив, но прекрасен, а что мне с того, твоего лица не краснее ж,
Я стараюсь не думать, что бешеный город жуёт тебя, как смолу,
Ты налипаешь на жёлтых зубах его и, наверное, не поспеешь
Никогда уже к жадным губам моим или праздничному столу.
Мне так страшно, как бедной Мими в той картине Романа Полански,
В отражении мутном застыл истуканом мой бледный глазастый портрет,
Я доеду до дома и чай с бергамотом разбавлю дешёвым шампанским,
И залягу в одежде на простыни думать, как-будто тебя больше нет.
По ночам это небо- волшебная ткань: нитка к нитке и страза на стразе,
Где-то там ты замрёшь и уставишься в это гламурное полотно.
Мы б кусали луну, как лимонный чизкейк, мы бы жмурились в лунном экстазе,
Но сегодня она зачерствеет, как крекер, и будет крошиться в окно.
Воробцова.
