Добродетели с Пороками исстари во вражде были.
Пороки жили весело и ловко свои дела обделывали; а Добродетели жили посерее, но зато во всех азбуках и хрестоматиях как пример для подражания приводились.
А втихомолку между тем думали:
Вот кабы и нам, подобно Порокам, удалось хорошенькое дельце обделать!" Да, признаться сказать, под шумок и обделывали.
Трудно сказать, с чего у них первоначально распря пошла и кто первый задрал.
Кажется, что Добродетели первые начали.
Порок-то шустрый был и на выдумки гораздый.
Как пошел он, словно конь борзый, пространство ногами забирать, да в парчах, да в шелках по белу свету щеголять - Добродетели-то за ним и не поспели.
И не поспевши, - огорчились.
Ладно, говорят, щеголяй, нахал, в шелках!
Мы и в рубище от всех почтены будем!" А Пороки им в ответ:
И будьте почтены с богом!"
Не стерпели Добродетели насмешки и стали Пороки на всех перекрестках костить.
Выйдут в рубищах на распутие и пристают к прохожим:
Не правда ли, господа честные, что мы вам и в рубище милы?" А прохожие в ответ:
Ишь вас, салопниц, сколько развелось! проходите, не задерживайте! бог подаст!"
Пробовали Добродетели и к городовым за содействием обращаться.
Вы чего смотрите? совсем публику распустили! ведь она, того и гляди, по уши в пороках погрязнет!" Но городовые знай себе стоят да Порокам под козырек делают.
Так и остались Добродетели ни при чем, только пригрозили с досады:
Вот погодите! ушлют вас ужо за ваши дела на каторгу!"
А Пороки между тем всё вперед да вперед бегут, да еще и похваляются.
Нашли, говорят, чем стращать - каторгой!
Для нас-то еще либо будет каторга, либо нет, а вы с самого рожденья в ней по уши сидите!
Ишь, злецы! кости да кожа, а глаза, посмотри, как горят!
Щелкают на пирог зубами, а как к нему приступиться - не знают!"
Словом сказать, разгоралась распря с каждым днем больше и больше.
Сколько раз даже до открытого боя дело доходило, но и тут фортуна почти всегда Добродетелям изменяла.
Одолеют Пороки и закуют Добродетели в кандалы:
Сидите, злоумышленники, смирно!" И сидят, покуда начальство не вступится да на волю не выпустит.
В одну из таких баталий шел мимо
Дурачок, остановился и говорит сражающимся:
- Глупые вы, глупые! из-за чего только вы друг друга увечите! ведь первоначально-то вы все одинаково свойствами были, а это уж потом, от безалаберности да от каверзы людской, добродетели да пороки пошли.
Одни свойства понажали, другим вольный ход дали - колесики-то в машине и поиспортились.
И воцарились на свете смута, свара, скорбь...
А вы вот что сделайте: обратитесь к первоначальному источнику - может быть, на чем-нибудь и сойдетесь!
Сказал это и пошел путем-дорогой в казначейство подать вносить.
Подействовали ли на сражающихся Иванушкины слова, или пороху для продолжения битвы недостало, только вложили бойцы мечи в ножны и задумались.
Думали, впрочем, больше Добродетели, потому что у них с голоду животы подвело, а Пороки, как протрубили трубы отбой, так сейчас же по своим прежним канальским делам разбрелись и опять на славу зажили!
- Хорошо ему про "свойства" говорить! - первое молвило Смиренномудрие, - мы и сами не плоше его эти "свойства" знаем!
Да вот одни свойства в бархате щеголяют и на золоте едят, а другие в затрапезе ходят да по целым дням не евши сидят.
Иванушке-то с пола-горя: он набил мамон мякиной - и прав; а нас ведь на мякине не проведешь - мы знаем, где раки зимуют!
- Да и что за "свойства" такие проявились! - встревожилось Благочиние, - нет ли тут порухи какой?
Всегда были Добродетели и были Пороки, сотни тысяч лет это дело ведется и сотни тысяч томов об этом написано, а он на-тко, сразу решил: "свойства"!
Нет, ты попробуй, приступись-ка к этим сотням тысяч томов, так и увидишь, какая от них пыль столбом полетит!
Судили, рядили и наконец рассудили:
Благочиние правду сказало.
Сколько тысяч веков Добродетели числились Добродетелями и Пороки - Пороками!
Сколько тысяч книг об этом написано, какая масса бумаги и чернил изведена!
Добродетели всегда одесную стояли,
Пороки - ошуйю; и вдруг, по дурацкому Иванушкину слову, от всего откажись и назовись какими-то "свойствами"!
Ведь это почти то же, что от прав состояния отказаться и "человеком" назваться!
Просто-то оно, конечно, просто, да ведь иная простота хуже воровства.
Поди-тко спроста-то коснись, ан с первого же шага в такое несметное множество капканов попадешь, что и голову там, пожалуй, оставишь!
Нет, о "свойствах" думать нечего, а вот компромисс какой-нибудь сыскать - или, как по-русски зовется, фортель - это, пожалуй, дельно будет.
Такой фортель, который и Добродетели бы возвеселил, да и Порокам бы по нраву пришелся.
Потому что ведь и Порокам подчас жутко приходится.
Вот намеднись Любострастие с поличным в бане поймали, протокол составили, да в ту же ночь Прелюбодеяние в одном белье с лестницы спустили.
Вольномыслие-то давно ли пышным цветом цвело, а теперь его с корнем вырвали!
Стало быть, и Порокам на фортель пойти небезвыгодно.
Милостивые государи! милостивые государыни! не угодно ли кому предложить: у кого на примете "средствице" есть?
На вызов этот прежде всех выступил древний старичок,
Опытом называемый (есть два Опыта: один порочный, а другой добродетельный; так этот - добродетельный был).
И предложил он штуку:
Отыщите, говорит, такое сокровище, которое и Добродетели бы уважило, да и от Пороков было бы не прочь.
И пошлите его парламентером во вражеский лагерь".
Стали искать и, разумеется, нашли.
Нашли двух бобылок:
Умеренность и Аккуратность.
Обе на задворках в добродетельских селениях жили, сиротский надел держали, но торговали корчемным вином и потихоньку Пороки у себя принимали.
Однако первый блин вышел комом.
Бобылки были и мало представительны, и слишком податливы, чтоб выполнить возложенную на них задачу.
Едва появились они в лагере Пороков, едва начали канитель разводить:
Помаленьку-то покойнее, а потихоньку - вернее", как Пороки всем скопищем загалдели:
- Слыхали мы-ста прибаутки-то эти! давно вы с ними около нас похаживаете, да не в коня корм!
Уходите с богом, бобылки, не проедайтесь!
И как бы для того, чтобы доказать Добродетелям, что их на кривой не объедешь, на всю ночь закатились в трактир
Самарканд", а под утро, расходясь оттуда, поймали Воздержание и Непрелюбысотворение и поступили с ними до такой степени низко, что даже татары из
Самарканда" дивились: хорошие господа, а что делают!
Поняли тогда Добродетели, что дело это серьезное и надо за него настоящим манером взяться.
Произросло между ними в ту пору существо среднего рода: ни рак, ни рыба, ни курица, ни птица, ни дама, ни кавалер, а всего помаленьку.
Произросло, выровнялось и расцвело.
И было этому межеумку имя тоже среднего рода:
Лицемерие...
Все в этом существе было загадкою, начиная с происхождения.
Сказывали старожилы, что однажды Смирение с Любострастием в темном коридоре спознались, и от этого произошел плод.
Плод этот Добродетели сообща выкормили и выпоили, а потом и в пансион к француженке Комильфо отдали.
Догадку эту подтверждает и наружный вид Лицемерия, потому что хотя оно ходило не иначе, как с опущенными долу глазами, но прозорливцы не раз примечали, что по лицу его частенько пробегают любострастные тени, а поясница, при случае, даже очень нехорошо вздрагивает.
Несомненно, что в этом наружном двоегласии в значительной мере был виноват пансион Комильфо.
Там Лицемерие всем главным наукам выучилось: и "как по струнке ходить", и "как водой не замутить", и "как без мыла в душу влезть"; словом сказать, всему, что добродетельное житие обеспечивает.
Но в то же время оно не избегло и влияния канкана, которым и стены, и воздух пансиона были пропитаны.
Но, кроме того, мадам Комильфо еще и тем подгадила, что сообщила Лицемерию подробности об его родителях.
Об отце
Любострастии) сознавалась, что он был моветон и дерзкий - ко всем щипаться лез!
Об матери
Смирение) - что она хотя не имела блестящей наружности, но так мило вскрикивала, когда ее щипали, что даже и не расположенные к щипанию Пороки (каковы Мздоимство,
Любоначалие,
Уныние и проч.) - и они не могли отказать себе в этом удовольствии.
Вот это-то среднее существо, глаза долу опускающее, но и из-под закрытых век блудливо окрест высматривающее, и выбрали Добродетели, чтоб войти в переговоры с Пороками, и такой общий modus vivendi [образ поведения (лат.)]изобрести, при котором и тем и другим было бы жить вольготно.
- Да ты по нашему-то умеешь ли? - вздумало было предварительно проэкзаменовать его Галантерейное Обращение.
- Я-то? - изумилось Лицемерие, - да я вот как...
И не успели Добродетели опомниться, как у Лицемерия уж и глазки опущены, и руки на груди сложены, и румянчик на щечках играет... девица, да и шабаш!
- Ишь, дошлая! ну, а по-ихнему, по-порочному... как?
Но Лицемерие даже не ответило на этот вопрос.
В один момент оно учинило нечто, ни для кого явственно не видимое, но до такой степени достоверное, что Прозорливство только сплюнуло:
Тьфу!"
И затем все одинаково решили: написать у нотариуса Бизяева общую доверенность для хождения по всем добродетельским делам и вручить ее Лицемерию.
Взялся за гуж, не говори, что не дюж: как ни горько, а пришлось у Пороков пардону просить.
Идет Лицемерие в ихний подлый вертеп и от стыда не знает, куда глаза девать.
Везде-то нынче это паскудство развелось! - жалуется оно вслух, а мысленно прибавляет: - Ах, хорошо Пороки живут!" И точно, не успело Лицемерие с версту от добродетельской резиденции отойти, как уж со всех сторон на него разливанным морем пахнуло.
Смехи, да пляски, да игры - стон от веселья стоит.
И город какой отменный Пороки для себя выстроили: просторный, светлый, с улицами и переулками, с площадями и бульварами.
Вот улица Лжесвидетельства, вот площадь Предательства, а вот и Срамной бульвар.
Сам Отец Лжи тут сидел и из лавочки клеветой распивочно и навынос торговал.
Но как ни весело жили Пороки, как ни опытны они были во всяких канальских делах, а увидевши Лицемерие, и они ахнули.
С виду - ни дать, ни взять, сущая девица; но точно ли сущая - этого и сам черт не разберет.
Даже Отец Лжи, который думал, что нет в мире той подлости, которой бы он не произошел, - и тот глаза вытаращил.
- Ну, - говорит, - это я об себе напрасно мечтал, будто вреднее меня на свете никого нет.
Я - что! вот он, настоящий-то яд, где!
Я больше нахалом норовлю - оттого меня хоть и не часто, а все-таки от времени до времени с лестницы в три шеи спускают; а это сокровище, коли прильнет, - от него уж не отвертишься!
Так тебя опутает, так окружит, что покуда все соки не вызудит - не выпустит!
Тем не менее, как ни велик был энтузиазм, возбужденный Лицемерием, однако и тут без розни не обошлось.
Пороки солидные (аборигены), паче всего дорожившие преданиями старины, как, например:
Суемудрие,
Пустомыслие,
Гордость,
Человеконенавистничество и проч., - не только сами не пошли навстречу Лицемерию, но и других остерегали.
- Истинный порок не нуждается в прикрытии, - говорили они, - но сам свое знамя высоко и грозно держит.
Что существенно нового может открыть нам Лицемерие, чего бы мы от начала веков не знали и не практиковали? - Положительно ничего.
Напротив, оно научит нас опасным изворотам и заставит нас ежели не прямо стыдиться самих себя, то, во всяком случае, показывать вид, что мы стыдимся.
Caveant consules!
Пусть консулы будут бдительны! (лат.)] До сих пор у нас было достаточно твердых и верных последователей, но ведь они, видя наши извороты, могут сказать:
Должно быть, и впрямь Порокам туго пришлось, коль скоро они сами от себя отрицаться должны!" И отвернутся от нас, вот увидите - отвернутся.
Так говорили заматерелые
Катоны, не признававшие ни новых веяний, ни обольщений, ни обстановок.
Родившись в навозе, они предпочитали задохнуться в нем, лишь бы не отступить от староотеческих преданий.
За ними шла другая категория Пороков, которые тоже не выказали особенного энтузиазма при встрече с Лицемерием, но не потому, однако, чтобы последнее претило им, а потому, что они уже и без посредства Лицемерия состояли в секретных отношениях с Добродетелями.
Сюда принадлежали:
Измена,
Вероломство,
Предательство,
Наушничество,
Ябеда и проч.
Они не разразились кликами торжества, не рукоплескали, не предлагали здравиц, а только подмигнули глазом: милости просим!
Как бы то ни было, но торжество Лицемерия было обеспечено.
Молодежь, в лице Прелюбодеяния,
Пьянства,
Объедения,
Распутства,
Мордобития и проч., сразу созвала сходку и встретила парламентера такими овациями, что Суемудрие тут же нашлось вынужденным прекратить свою воркотню навсегда.
- Вы только мутите всех, старые пакостники! - кричала старикам молодежь. - Мы жить хотим, а вы уныние наводите!
Мы в хрестоматию попадем (это в особенности льстило), в салонах блистать будем! нас старушки будут любить!
Словом сказать, почва для соглашения была сразу найдена, так что когда Лицемерие, возвратившись восвояси, отдало Добродетелям отчет о своей миссии, то было единогласно признано, что всякий повод для существования Добродетелей и Пороков, как отдельных и враждебных друг другу групп, устранен навсегда.
Тем не менее старую номенклатуру упразднить не решались - почем знать, может быть, и опять понадобится? - но положили употреблять ее с таким расчетом, чтобы всем было видимо, что она прикрывает собой один только прах.
С тех пор пошло между Добродетелями и Пороками гостеприимство великое.
Захочет Распутство побывать в гостях у Воздержания, возьмет под ручку Лицемерие, - и Воздержание уже издали, завидев их, приветствует:
- Милости просим! покорно прошу!
У нас про вас...
И наоборот.
Захочет Воздержание у Распутства постненьким полакомиться, возьмет под ручку Лицемерие, а у Распутства уж и двери все настежь:
- Милости просим! покорно прошу!
У нас про вас...
В постные дни постненьким потчуют, в скоромные - скоромненьким.
Одной рукой крестное знамение творят, другой - неистовствуют.
Одно око горе возводят, другим - непрестанно вожделеют.
Впервые Добродетели сладости познали, да и Пороки не остались в убытке.
Напротив, всем и каждому говорят:
Никогда у нас таких лакомств не бывало, какими теперь походя жуируем!"
А
Дурачок и о сю пору не может понять: отчего Добродетели и Пороки так охотно помирились на Лицемерии, тогда как гораздо естественнее было бы сойтись на том, что и те и другие суть "свойства" - только и всего.
