О дитя человечье, разве вам скажут правду?
О наивный ребенок, слушай, запоминай:
под диваном на даче ночью скреблись не мыши;
хуже осени и всех вёсен стократ зима.
И страшна она, мой хороший, не гололёдом
и не минусом, не метелями день за днём.
Как становится лёд на речках и на озёрах,
так голодные руки твой обнимают дом.
Называй нас как хочешь – феями там, чертями,
говори: шуликуны, навки, – нам наплевать.
Папа с мамой давно отчаялись нас отвадить;
мы стремимся туда, где дышит теплом кровать.
Шорох в комнате – то один из нас здесь, он рядом.
Капли падают в ванной, запах болота, тьмы...
Вот по лестнице поднимается кто-то тихо,
вот в окно постучались ветки...
Всё это – мы.
Что нам стены без оберегов и без плетений,
что иконы – лишь распечатки, почти смешно.
Может, плюшевый заяц парочку и задержит;
я отпряну, и встанет тот, кто идёт за мной.
До рассвета осталась малость, но нам всё впору:
где ты видел зимой рассветы, скажи, чудак...
Заливается серым день. Ты встаёшь с постели
(или встал бы, да силы кончились, ну никак);
ты идёшь на учёбу, школа, каток, английский...
Обернёшься – заметишь клочья декабрьской тьмы.
Мы дождёмся, мой милый: голод сильнее страхов.
Мы останемся здесь, с тобой,
до конца зимы.
