Юрий Верховский

Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей,
Они унылые мечтанья
Живее пробуждают в нас

Ты, может быть, придешь ко мне иная,
Чем та, что я любил;
Придешь, как вновь — не помня и не зная
Своих великих сил

Нам печали избыть не дано
А на склоне печального лета —
Как бывало утешно одно
Загрустившему сердцу поэта: Закатиться в поля и луга

Я уходил с душою оскорбленной
От моего земного алтаря;
Еще дымил он жертвой раскаленной,
Зловещими рубинами горя

Светлое имя твое
Не овеется мрачностью;
Нежное имя твое
Сочеталось с Прозрачностью

Есть имена
Таинственны и стары,
Пылают властью эти имена
Как приворотных зелий семена,

Я уходил с душою оскорбленной
От моего земного алтаря;
Еще дымил он жертвой раскаленной,
Зловещими рубинами горя

В туманный зимний день я шел равниной снежной
С оцепенелою безмолвною тоской,
И веял на меня холодный, безнадежный,
Покорный, мертвенный покой

В майское утро улыбчивой жизни певцов простодушных
Бархатом юной земли, тканью ветвей и цветов
Был возлелеян безвестный певец и бродил, как младенец;
Путь указуя, пред ним резвый порхал мотылек

Ты, может быть, придешь ко мне иная,
Чем та, что я любил;
Придешь, как вновь — не помня и не зная
Своих великих сил

Как раненый олень кидается в поток —
И жгучие хладеют раны —
И дальше мчится он, лишь, ясен и глубок,
Окрашен ключ струей багряной, — Так, истомясь, душа вверяется волне

Ах, душечка моя, как нынче мне светло
Смотрю и слушаю, — от сердца отлегло, День хмурый не томит и не гнетет нимало:
Твой чистый голосок звенит мне, как бывало, Вот песня милая, младенчески проста,
Тебе сама собой приходит на уста; Ребячьей резвости не ищешь выраженья,