Последние

Начинается стылое, зимнее время игнора…
Счастлив тот, кто не ведает чувства «игнор»…
Растащили обиды тепло по углам, словно воры.
Застывает, как лёд на губах, разговор.
Счастлив тот, кто не ведает чувства «игнор»…
Растащили обиды тепло по углам, словно воры.
Застывает, как лёд на губах, разговор.

Пройдем по рыжей каменистой тропке,
По крутолобой, задыхаясь, сопке,
Вон к той высокой царственной сосне.
И – упадем. И, лежа на спине,
По крутолобой, задыхаясь, сопке,
Вон к той высокой царственной сосне.
И – упадем. И, лежа на спине,

Порой апатия накатит,
Лежишь и смотришь в потолок,
Не дома словно, а в палате...
И мыслей слушаешь поток...
Лежишь и смотришь в потолок,
Не дома словно, а в палате...
И мыслей слушаешь поток...

Нас снова снегом завалило.
Идёт с лопатою мужик…
Пенсионер стоит уныло –
Вмиг превратился в снеговик.
Идёт с лопатою мужик…
Пенсионер стоит уныло –
Вмиг превратился в снеговик.

Быть может, брат, когда придёт беда,
Взор обратится в поисках поддержки,
Вдруг тот, кого не замечал ты в спешке,
Иль ненавидел, презирал всегда,
Взор обратится в поисках поддержки,
Вдруг тот, кого не замечал ты в спешке,
Иль ненавидел, презирал всегда,

Пробьётся нежность,
как подснежник из-под снега,
Всё озарит сиянием небесным...
Ты - мой, ты мой! И боль моя, и нега…
как подснежник из-под снега,
Всё озарит сиянием небесным...
Ты - мой, ты мой! И боль моя, и нега…

Излечи меня, любовь, от ран незримых.
Ты всё видишь, и поймёшь без слов...
Голос твой я пью неутолимо,
Сплю так крепко, что не вижу снов...
Ты всё видишь, и поймёшь без слов...
Голос твой я пью неутолимо,
Сплю так крепко, что не вижу снов...

Вновь цветут в душе колокольчики,
и ромашки, и одуванчики...
Снова рукопись, чай с лимончиком,
на столе стихи, на диванчике,
и ромашки, и одуванчики...
Снова рукопись, чай с лимончиком,
на столе стихи, на диванчике,

Весне не до уюта:
Распахнуто, продуто.
Качают ветки почки -
Баюкают листочки.
Распахнуто, продуто.
Качают ветки почки -
Баюкают листочки.

Нынче ящик почтовый пуст…
Стынь и снега яблочный хруст.
Нынче в доме живет тишина.
Ночь безлунно-светла и длинна.
Стынь и снега яблочный хруст.
Нынче в доме живет тишина.
Ночь безлунно-светла и длинна.

Я знаю – ждут меня твои ладони.
Твое тепло, и я к нему прильну...
Но от отчаянья душа незримо стонет:
Иду долиной, вижу пелену.
Твое тепло, и я к нему прильну...
Но от отчаянья душа незримо стонет:
Иду долиной, вижу пелену.

Лето тянется паутинкой тонкой.
Каблуки вечерами стучат по асфальту.
Я твой образ воссоздаю потихоньку
Как мозаику из кусочков смальты.
Каблуки вечерами стучат по асфальту.
Я твой образ воссоздаю потихоньку
Как мозаику из кусочков смальты.

Любимый мой – дитя моё, навеки.
Я поцелую смеженные веки,
Молитвою укрою не спеша.
Утешься, беспокойная душа.
Я поцелую смеженные веки,
Молитвою укрою не спеша.
Утешься, беспокойная душа.

Говорят, что России не стало,
Есть неведомо чьё государство.
Если б было защитников мало,
Нас бы съело чужое коварство.
Есть неведомо чьё государство.
Если б было защитников мало,
Нас бы съело чужое коварство.

Страницы дела кровью пахнут...
Тоской и болью, без конца...
Казалось - имя будет прахом,
Ни памяти, и ни лица...
Тоской и болью, без конца...
Казалось - имя будет прахом,
Ни памяти, и ни лица...

Самолёт прочертил голубой океан:
Серебристый гарпун с белоснежной верёвкой…
Громоздится, плывёт облаков караван,
Бело-синей грядой с золотой окантовкой.
Серебристый гарпун с белоснежной верёвкой…
Громоздится, плывёт облаков караван,
Бело-синей грядой с золотой окантовкой.