Мария Румынская

и свет не видит, что он — свет,
и бог не видит, что он — бог,
в раздумье грустном лепит что-то.
"о, если б, — думает, — я мог..."

счастье моё, запустили трамваи.
знак остановки танцует, кивает,
слушает: да, пошли.
слушаем джаз — как вину искупаем.

перекрестившись строкой, причастившись из чаши строфы,
немного строга, надменна, к себе внимательна,
прабабка моя от Таврической по касательной,
минуя обугленных зданий больной графит,

по картам осени — накаркать воронья.
висок взрывают рыком гуттерально
три месяца, отхаркиваясь бранью
от первого лица и про себя.

Если выкинут октябрём
Моськой в кашицу из безразличья,
Трёшь синяк и смолкаешь о личном.
О неличном. Да обо всём.

времена наступали — выстраивалась стеной,
вырастала на плитах разграбленных кладбищ старых.
крепостную меня расцарапал штыком конвой,
равнодушно от водки и крови кроющий комиссара.

Холод дрожью меж лопаток щекотал,
Кожу синим разрисовывал намедни.
Телом чувствуешь, как свой покинул лéдник
Тот сентябрь, что летом как-то выживал.

лист вертлявый, бумажный лист —
всё древесно и всё едино.
от падения не спастись,
не повиснуть под запятыми

моё останется моим.
хватает ошейник и ждёт на воле.
гневлив и яростен, неутомим.
бессилье случится — бывает с ним —

и чиркнут рельсы не по кольцу,
а о трамвайный коробок,
и высекут: танцуй-танцуй.
дай прикурить, не скупись, дружок.

как пережили лето? август.
ещё недельки две не подвести итог.
ни то ни сё, цветные соки слиты
в один сосуд. зелёный — лакмус

последний день зимы.
где мартовские вопли?
охрипли все коты, оглохли?
не ныть. не ныть. не ныть.