У меня ничего для тебя нет
У меня ничего для тебя нет: грубоваты замашки,
не хватает томности, длинновата юбка,
нет изгиба глаз угольно-карандашных,
Влажностью не сочусь под рукою, как губка.
У меня ничего для тебя нет: грубоваты замашки,
не хватает томности, длинновата юбка,
нет изгиба глаз угольно-карандашных,
Влажностью не сочусь под рукою, как губка.
Последнему солнцу смеётся в лицо пальто –
Такие уж мы: и лето не то, и дожди – не то.
И в каждой ночи есть шкатулка для Бредото,
В ней каждый твой шаг, разменянный два по сто.
В целом мире объявили тишину. Выну
из груди истории и молча положу в стол.
Каждый мой закат был особенным, но этот дымный
запах затопил соседей, затопил пол.
Выбери стол, выбери табурет,
Выбери с видом на окна чужих окно.
Выбери чай, по воскресеньям омлет,
Секс по субботам, по четвергам - кино.
Я буду смотреть на тебя астигматичным взглядом.
И мне ничего не надо.
Ничего от тебя не надо.
У меня у самой есть всё. Всё, и немного больше -
Млекопитающие млекопитающих
рисуют на стенах своих квартир,
И соль сочится из каждых дыр -
Такой большой сумасшедший мир:
В сквозняки внутренние ветром миллион пустоты.
И ты -
выдуманный, вычурный, непредсказуемый дым.
Дымные прикосновения, дымно - в меня,
Ночь смотрит в лицо мокрыми черными окнами,
Дышит теплом занавесок, серостью пришлых кошек.
Обними меня, ночь, мы стали давно сестрами –
Ты спасла меня, когда день сдирал заживо кожу.
И она говорит ему: подумаешь, се ля ви!
Наливает ещё красной скуки себе в стакан.
Этот вечер прокурен ментолом и крепко пьян,
и его предзакатный потасканный целлофан,
***
Боль – это выживший из ума паук:
Ломится изнутри, делая новый ход .
Трогаю холодный впалый живот -
Столетние стволы и стебли сделаются сотнями
Столов и стульев, сточенных совестью.
Сорванцы-секунды скачут - сороками,
Слепят стихов слезящей садовостью.