Александр Кушнер

Я к ночным облакам за окном присмотрюсь,
Отодвинув тяжелую штору
Был я счастлив — и смерти боялся
Боюсь

В тот год я жил дурными новостями,
Бедой своей, и болью, и виною
Сухими, воспаленными глазами
Смотрел на мир, мерцавший предо мною

Времена не выбирают,
В них живут и умирают
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять

Как пуговичка, маленький обол

Так вот какую мелкую монету
Взимал паромщик

Уехав, ты выбрал пространство,
Но время не хуже его
Действительны оба лекарства:
Не вспомнить теперь ничего

Ни царств, ушедших в сумрак,
Ни одного
Ассирия
-

Сентябрь выметает широкой метлой
Жучков, паучков с паутиной сквозной,
Истерзанных бабочек, ссохшихся ос,
На сломанных крыльях разбитых стрекоз,

Возьмите вводные слова
От них кружится голова,
Они мешают суть сберечь
И замедляют нашу речь

Мне боль придает одержимость и силу
Открою окно
Не знать бы названия этому пылу
По Фрейду, зачем мне оно

Слово "нервный" сравнительно поздно
Появилось у нас в словаре
У некрасовской музы нервозной
В петербургском промозглом дворе

Все эти страшные слова: сноха, свекровь,
Свекор, теща, деверь, зять
и, Боже мой, золовка -
Слепые, хриплые, тут ни при чем любовь,

Одну минуточку, я что хотел спросить:
Легко ли Гофману три имени носить
О, горевать и уставать за трех людей
Тому, кто Эрнст, и Теодор, и Амадей

Быть нелюбимым
Боже мой
Какое счастье быть несчастным
Идти под дождиком домой

Четко вижу двенадцатый век
Два-три моря да несколько рек
Крикнешь здесь — там услышат твой голос
Так что ласточки в клюве могли

Не занимать нам новостей
Их столько каждый день
Из городов и областей,
Из дальних деревень

Суконное с витрины покрывало
Откинули — и кружево предстало
Узорное, в воздушных пузырьках
Подобье то ли пены, то ли снега