Двадцать лет под кроватью

Никогда я не забуду этот зимний вечер.

На дворе было холодно, ветер тянул сильный, прямо резал щеки, как кинжалом, снег вертелся со страшной быстротой.
Тоскливо было и скучно, просто выть хотелось, а тут еще папа и мама ушли в кино.
И когда Мишка позвонил по телефону и позвал меня к себе, я тотчас же оделся и помчался к нему.

Там было светло и тепло и собралось много народу, пришла Аленка, за нею Костик и Андрюшка.

Мы играли во все игры, и было весело и шумно.

И под конец Аленка вдруг сказала:
– А теперь в прятки!

Давайте в прятки!
И мы стали играть в прятки.

Это было прекрасно, потому что мы с Мишкой все время подстраивали так, чтобы водить выпадало маленьким:

Костику или Аленке, – а сами все время прятались и вообще водили малышей за нос.
Но все наши игры проходили только в Мишкиной комнате, и это довольно скоро нам стало надоедать, потому что комната была маленькая, тесная и мы все время прятались за портьеру, или за шкаф, или за сундук, и в конце концов мы стали потихоньку выплескиваться из Мишкиной комнаты и заполнили своей игрой большущий длинный коридор квартиры.
В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли вешалки, а на них висели пальто и шубы.

Это было гораздо лучше для нас, потому что, например, кто водит и ищет нас, тот, уж конечно, не сразу догадается, что я притаился за Марьсемениной шубой и сам влез в валенки как раз под шубой.
И вот, когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко выкрикивать:
– Раз!

Два!

Три!

Четыре!

Пять!

Я иду искать!
Тут все брызнули в разные стороны, кто куда, чтобы прятаться.

А Костик немножко подождал и крикнул снова:
– Раз!

Два!

Три!

Четыре!

Пять!

Я иду искать!

Опять!
Это считалось как бы вторым звонком.

Мишка сейчас же залез на подоконник,

Аленка – за шкаф, а мы с Андрюшкой выскользнули в коридор.

Тут Андрюшка, не долго думая, полез под шубу Марьи Семеновны, где я все время прятался, и оказалось, что я остался без места!

И я хотел дать Андрюшке подзатыльник, чтобы он освободил мое место, но тут Костик крикнул третье предупреждение:
– Пора не пора, я иду со двора!
И я испугался, что он меня сейчас увидит, потому что я совершенно не спрятался, и я заметался по коридору туда-сюда, как подстреленный заяц.

И тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в нее.
Это была какая-то комната, и в ней на самом видном месте, у стены, стояла кровать, высокая и широкая, так что я моментально нырнул под эту кровать.

Там был приятный полумрак и лежало довольно много вещей, и я стал сейчас же их рассматривать.

Во-первых, под этой кроватью было очень много туфель разных фасонов, но все довольно старые, а еще стоял плоский деревянный чемодан, а на чемодане стояло алюминиевое корыто вверх тормашками, и я устроился очень удобно: голову на корыто, чемодан под поясницей – очень ловко и уютно.

Я рассматривал разные тапочки и шлепанцы и все время думал, как это здорово я спрятался и сколько смеху будет, когда Костик меня тут найдет.
Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до пола и закрывало от меня всю комнату: я хотел глядеть на дверь, чтобы видеть, как Костик войдет и будет меня искать.

Но в это время в комнату вошел никакой не Костик, а вошла Ефросинья Петровна, симпатичная старушка, но немножко похожая на бабу-ягу.
Она вошла, вытирая руки о полотенце.
Я все время потихоньку наблюдал за нею, думал, что она обрадуется, когда увидит, как Костик вытащит меня из-под кровати.

А я еще для смеху возьму какую-нибудь ее туфлю в зубы, она тогда наверняка упадет от смеха.

Я был уверен, что вот еще секунда или две промелькнут, и Костик обязательно меня обнаружит.

Поэтому я сам все время смеялся про себя, без звука.
У меня было чудесное настроение.

И я все время поглядывал на Ефросинью Петровну.

А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни с сего плотно захлопнула ее.

А потом, гляжу, повернула ключик – и готово!

Заперлась.

Ото всех заперлась!

Вместе со мной и корытом.

Заперлась на два оборота.
В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще.

Но тут я подумал, что это она заперлась не надолго, а на минутку, и сейчас отопрет дверь, и все пойдет как по маслу, и опять будет смех и радость, и Костик будет просто счастлив, что вот он в таком трудном месте меня отыскал!

Поэтому я хотя и оробел, но не до конца, и все продолжал посматривать на Ефросинью Петровну, что же она будет делать дальше.
А она села на кровать, и надо мной запели и заскрежетали пружины, и я увидел ее ноги.

Она одну за другой скинула с себя туфли и прямо в одних чулках подошла к двери, и у меня от радости заколотилось сердце.
Я был уверен, что она сейчас отопрет замок, но не тут-то было.

Можете себе представить, она – чик! – и погасила свет.

И я услышал, как опять завыли пружины над моей головой, а кругом кромешная тьма, и Ефросинья Петровна лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью.

Я понял, что попал в скверную историю, что теперь я в заточении, в ловушке.
Сколько я буду тут лежать?

Счастье, если час или два!

А если до утра?

А как утром вылезать?

А если я не приду домой, папа и мама обязательно сообщат в милицию.

А милиция придет с собакой-ищейкой.

По кличке Мухтар.

А если в нашей милиции никаких собак нету?

И если милиция меня не найдет?
А если Ефросинья Петровна проспит до самого утра, а утром пойдет в свой любимый сквер сидеть целый день и снова запрет меня, уходя?

Тогда как?

Я, конечно, поем немножко из ее буфета, и, когда она придет, придется мне лезть под кровать, потому что я съел ее продукты и она отдаст меня под суд!

И чтобы избежать позора, я буду жить под кроватью целую вечность?

Ведь это самый настоящий кошмар!

Конечно, тут есть тот плюс, что я всю школу просижу под кроватью, но как быть с аттестатом, вот в чем вопрос.

С аттестатом зрелости!

Я под кроватью за двадцать лет не то что созрею, я там вполне перезрею.
Тут я не выдержал и со злости как трахнул кулаком по корыту, на котором лежала моя голова!

Раздался ужасный грохот!

И в этой страшной тишине при погашенном свете и в таком моем жутком положении мне этот стук показался раз в двадцать сильнее.

Он просто оглушил меня.
И у меня сердце замерло от испуга.

А Ефросинья Петровна надо мной, видно, проснулась от этого грохота.

Она, наверное, давно спала мирным сном, а тут пожалуйте – тах-тах из-под кровати!

Она полежала маленько, отдышалась и вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом:
– Ка-ра-ул?!
Я хотел ей ответить:

Что вы,

Ефросинья Петровна, какое там “караул”?

Спите дальше, это я,

Дениска!» Я все это хотел ей ответить, но вдруг вместо ответа как чихну во всю ивановскую, да еще с хвостиком:
– Апчхи!

Чхи!

Чхи!

Чхи!..
Там, наверное, пыль поднялась под кроватью ото всей этой возни, но Ефросинья Петровна после моего чиханья убедилась, что под кроватью происходит что-то неладное, здорово перепугалась и закричала уже не с вопросом, а совершенно утвердительно:
– Караул!
И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже подвыванием чихнул, вот так:
– Апчхи-уу!
Ефросинья Петровна как услышала этот вой, так закричала еще тише и слабей:
– Грабят!
И видно, сама подумала, что если грабят, так это ерунда, не страшно.

А вот если… И тут она довольно громко завопила:
– Режут!
Вот какое вранье!

Кто ее режет?

И за что?

И чем?

Разве можно по ночам кричать неправду?

Поэтому я решил, что пора кончать это дело, и раз она все равно не спит, мне надо вылезать.
И все подо мной загремело, особенно корыто, ведь я в темноте не вижу.

Грохот стоит дьявольский, а Ефросинья Петровна уже слегка помешалась и кричит какие-то странные слова:
– Грабаул!

Караулят!
А я выскочил, и по стене шарю, где тут выключатель, и нашел вместо выключателя ключ, и обрадовался, что это дверь.

Я повернул ключ, но оказалось, что я открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог этой двери, и стою, и тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на голову разное барахло падает.
Ефросинья Петровна пищит, а я совсем онемел от страха, а тут кто-то забарабанил в настоящую дверь!
– Эй,

Дениска!

Выходи сейчас же!

Ефросинья Петровна!

Отдайте Дениску, за ним его папа пришел!
И папин голос:
– Скажите, пожалуйста, у вас нет моего сына?
Тут вспыхнул свет.

Открылась дверь.

И вся наша компания ввалилась в комнату.

Они стали бегать по комнате, меня искать, а когда я вышел из шкафа, на мне было две шляпки и три платья.
Папа сказал:
– Что с тобой было?

Где ты пропадал?
Костик и Мишка сказали тоже:
– Где ты был, что с тобой приключилось?

Рассказывай!
Но я молчал.

У меня было такое чувство, что я и в самом деле просидел под кроватью ровно двадцать лет.