Никогда я не забуду этот зимний вечер.
На дворе было холодно, ветер тянул сильный, прямо резал щеки, как кинжалом, снег вертелся со страшной быстротой.
Тоскливо было и скучно, просто выть хотелось, а тут еще папа и мама ушли в кино.
И когда Мишка позвонил по телефону и позвал меня к себе, я тотчас же оделся и помчался к нему.
Там было светло и тепло и собралось много народу, пришла Аленка, за нею Костик и Андрюшка.
Мы играли во все игры, и было весело и шумно.
И под конец Аленка вдруг сказала:
– А теперь в прятки!
Давайте в прятки!
И мы стали играть в прятки.
Это было прекрасно, потому что мы с Мишкой все время подстраивали так, чтобы водить выпадало маленьким:
Костику или Аленке, – а сами все время прятались и вообще водили малышей за нос.
Но все наши игры проходили только в Мишкиной комнате, и это довольно скоро нам стало надоедать, потому что комната была маленькая, тесная и мы все время прятались за портьеру, или за шкаф, или за сундук, и в конце концов мы стали потихоньку выплескиваться из Мишкиной комнаты и заполнили своей игрой большущий длинный коридор квартиры.
В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли вешалки, а на них висели пальто и шубы.
Это было гораздо лучше для нас, потому что, например, кто водит и ищет нас, тот, уж конечно, не сразу догадается, что я притаился за Марьсемениной шубой и сам влез в валенки как раз под шубой.
И вот, когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко выкрикивать:
– Раз!
Два!
Три!
Четыре!
Пять!
Я иду искать!
Тут все брызнули в разные стороны, кто куда, чтобы прятаться.
А Костик немножко подождал и крикнул снова:
– Раз!
Два!
Три!
Четыре!
Пять!
Я иду искать!
Опять!
Это считалось как бы вторым звонком.
Мишка сейчас же залез на подоконник,
Аленка – за шкаф, а мы с Андрюшкой выскользнули в коридор.
Тут Андрюшка, не долго думая, полез под шубу Марьи Семеновны, где я все время прятался, и оказалось, что я остался без места!
И я хотел дать Андрюшке подзатыльник, чтобы он освободил мое место, но тут Костик крикнул третье предупреждение:
– Пора не пора, я иду со двора!
И я испугался, что он меня сейчас увидит, потому что я совершенно не спрятался, и я заметался по коридору туда-сюда, как подстреленный заяц.
И тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в нее.
Это была какая-то комната, и в ней на самом видном месте, у стены, стояла кровать, высокая и широкая, так что я моментально нырнул под эту кровать.
Там был приятный полумрак и лежало довольно много вещей, и я стал сейчас же их рассматривать.
Во-первых, под этой кроватью было очень много туфель разных фасонов, но все довольно старые, а еще стоял плоский деревянный чемодан, а на чемодане стояло алюминиевое корыто вверх тормашками, и я устроился очень удобно: голову на корыто, чемодан под поясницей – очень ловко и уютно.
Я рассматривал разные тапочки и шлепанцы и все время думал, как это здорово я спрятался и сколько смеху будет, когда Костик меня тут найдет.
Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до пола и закрывало от меня всю комнату: я хотел глядеть на дверь, чтобы видеть, как Костик войдет и будет меня искать.
Но в это время в комнату вошел никакой не Костик, а вошла Ефросинья Петровна, симпатичная старушка, но немножко похожая на бабу-ягу.
Она вошла, вытирая руки о полотенце.
Я все время потихоньку наблюдал за нею, думал, что она обрадуется, когда увидит, как Костик вытащит меня из-под кровати.
А я еще для смеху возьму какую-нибудь ее туфлю в зубы, она тогда наверняка упадет от смеха.
Я был уверен, что вот еще секунда или две промелькнут, и Костик обязательно меня обнаружит.
Поэтому я сам все время смеялся про себя, без звука.
У меня было чудесное настроение.
И я все время поглядывал на Ефросинью Петровну.
А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни с сего плотно захлопнула ее.
А потом, гляжу, повернула ключик – и готово!
Заперлась.
Ото всех заперлась!
Вместе со мной и корытом.
Заперлась на два оборота.
В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще.
Но тут я подумал, что это она заперлась не надолго, а на минутку, и сейчас отопрет дверь, и все пойдет как по маслу, и опять будет смех и радость, и Костик будет просто счастлив, что вот он в таком трудном месте меня отыскал!
Поэтому я хотя и оробел, но не до конца, и все продолжал посматривать на Ефросинью Петровну, что же она будет делать дальше.
А она села на кровать, и надо мной запели и заскрежетали пружины, и я увидел ее ноги.
Она одну за другой скинула с себя туфли и прямо в одних чулках подошла к двери, и у меня от радости заколотилось сердце.
Я был уверен, что она сейчас отопрет замок, но не тут-то было.
Можете себе представить, она – чик! – и погасила свет.
И я услышал, как опять завыли пружины над моей головой, а кругом кромешная тьма, и Ефросинья Петровна лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью.
Я понял, что попал в скверную историю, что теперь я в заточении, в ловушке.
Сколько я буду тут лежать?
Счастье, если час или два!
А если до утра?
А как утром вылезать?
А если я не приду домой, папа и мама обязательно сообщат в милицию.
А милиция придет с собакой-ищейкой.
По кличке Мухтар.
А если в нашей милиции никаких собак нету?
И если милиция меня не найдет?
А если Ефросинья Петровна проспит до самого утра, а утром пойдет в свой любимый сквер сидеть целый день и снова запрет меня, уходя?
Тогда как?
Я, конечно, поем немножко из ее буфета, и, когда она придет, придется мне лезть под кровать, потому что я съел ее продукты и она отдаст меня под суд!
И чтобы избежать позора, я буду жить под кроватью целую вечность?
Ведь это самый настоящий кошмар!
Конечно, тут есть тот плюс, что я всю школу просижу под кроватью, но как быть с аттестатом, вот в чем вопрос.
С аттестатом зрелости!
Я под кроватью за двадцать лет не то что созрею, я там вполне перезрею.
Тут я не выдержал и со злости как трахнул кулаком по корыту, на котором лежала моя голова!
Раздался ужасный грохот!
И в этой страшной тишине при погашенном свете и в таком моем жутком положении мне этот стук показался раз в двадцать сильнее.
Он просто оглушил меня.
И у меня сердце замерло от испуга.
А Ефросинья Петровна надо мной, видно, проснулась от этого грохота.
Она, наверное, давно спала мирным сном, а тут пожалуйте – тах-тах из-под кровати!
Она полежала маленько, отдышалась и вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом:
– Ка-ра-ул?!
Я хотел ей ответить:
Что вы,
Ефросинья Петровна, какое там “караул”?
Спите дальше, это я,
Дениска!» Я все это хотел ей ответить, но вдруг вместо ответа как чихну во всю ивановскую, да еще с хвостиком:
– Апчхи!
Чхи!
Чхи!
Чхи!..
Там, наверное, пыль поднялась под кроватью ото всей этой возни, но Ефросинья Петровна после моего чиханья убедилась, что под кроватью происходит что-то неладное, здорово перепугалась и закричала уже не с вопросом, а совершенно утвердительно:
– Караул!
И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже подвыванием чихнул, вот так:
– Апчхи-уу!
Ефросинья Петровна как услышала этот вой, так закричала еще тише и слабей:
– Грабят!
И видно, сама подумала, что если грабят, так это ерунда, не страшно.
А вот если… И тут она довольно громко завопила:
– Режут!
Вот какое вранье!
Кто ее режет?
И за что?
И чем?
Разве можно по ночам кричать неправду?
Поэтому я решил, что пора кончать это дело, и раз она все равно не спит, мне надо вылезать.
И все подо мной загремело, особенно корыто, ведь я в темноте не вижу.
Грохот стоит дьявольский, а Ефросинья Петровна уже слегка помешалась и кричит какие-то странные слова:
– Грабаул!
Караулят!
А я выскочил, и по стене шарю, где тут выключатель, и нашел вместо выключателя ключ, и обрадовался, что это дверь.
Я повернул ключ, но оказалось, что я открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог этой двери, и стою, и тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на голову разное барахло падает.
Ефросинья Петровна пищит, а я совсем онемел от страха, а тут кто-то забарабанил в настоящую дверь!
– Эй,
Дениска!
Выходи сейчас же!
Ефросинья Петровна!
Отдайте Дениску, за ним его папа пришел!
И папин голос:
– Скажите, пожалуйста, у вас нет моего сына?
Тут вспыхнул свет.
Открылась дверь.
И вся наша компания ввалилась в комнату.
Они стали бегать по комнате, меня искать, а когда я вышел из шкафа, на мне было две шляпки и три платья.
Папа сказал:
– Что с тобой было?
Где ты пропадал?
Костик и Мишка сказали тоже:
– Где ты был, что с тобой приключилось?
Рассказывай!
Но я молчал.
У меня было такое чувство, что я и в самом деле просидел под кроватью ровно двадцать лет.
