… потом стоишь в глубокой чёрной осени,
как в поле позапрошлом. Ловишь ветер,
пришедший с моря – северного, с просинью, –
раскрытым ртом на все четыре трети.
И всё совсем не так, ну, разумеется,
как ты себе надумала однажды.
Черствеет хлеб – с трудом, но всё же верится.
На сгибах истирается бумажный
журавлик – чай, не зелено, не молодо.
А ты, не замечая перемены,
стоишь, храня в горсти ржаное золото, –
в золе и ржавчине по самое колено.
