Когда я был маленький, я думал: вот бы попасть в такую страну, чтобы ни птицы, ни звери меня не боялись.
Бежит, например, заяц.
Я ему кричу:
Зайка, зайка!" Он и остановится.
А я его поглажу — ну, беги дальше!
А если волк… Ну, так я крикну:
Уходи, уходи прочь!" И он — во все лопатки.
И чтоб к птице можно было подойти и разглядеть её.
А то чижика какого-нибудь иначе как за двадцать шагов, да ещё сквозь ветки, и не подсмотришь — не подпустит.
Чего там чижика, когда кошку чужую на лестнице не погладишь: она сразу спину дугой, хвост трубой — прыск, прыск! — и на чердак… А по лесу идёшь, так будто и никакие звери там и не живут, — все от тебя прячутся и притихнут.
Один раз белку видел — и то только хвост.
Может, и не белкин.
Я больших спрашивал, — есть ли такие места где-нибудь, чтоб звери к себе подпускали?
А большие только смеялись и глупости говорили:
На вот, возьми соли, насыпь зайцу на хвост, тогда он тебя и подпустит".
И так было обидно!
Я вырос, а обиды не забыл, но уж надежды подманить зайца у меня, конечно, не осталось.
Я уже моряком стал, пароходным механиком.
Попал как-то на китобойный корабль.
Киты, конечно, от нас удирали полным ходом.
И было отчего: мы их из пушки били.
Ядром.
А впереди ядра приделана пика: называется гарпун.
А от пики идёт к пароходу верёвка.
Но я смотреть на это не любил.
Да и смотреть не на что было: сверху небо, внизу вода, а по воде лёд.
Мы всё время плавали в холодных странах.
Раз поднялась буря.
Нас куда-то понесло.
Я всё у машины сидел и не спрашивал, где это мы плывём.
Вдруг как-то слышу — наверху все кричат:
— Земля!
Трава, зелёная трава!
Я не поверил и выскочил на палубу.
Смотрю, верно: берег, на нём зелёная трава, горы, на небе солнышко.
Всем стало очень весело.
Даже петь начали.
Капитан остановил пароход, и все стали проситься на траву погулять.
Мы выехали на лодке на берег — и давай бегать по траве.
Я ушёл совсем далеко за холмы, а когда устал, лёг посреди луга.
Вдруг смотрю — что такое?
Беленькое что-то.
Я привстал.
Смотрю: зайчик.
Весь белый, настоящий зайчик.
Смешно! — подумал я. — Зелёная трава, а заяц белый.
У нас зайцы серые летом бывают".
Я боялся шевелиться, чтобы не спугнуть зайца.
Гляжу: и другой выскочил.
А вот их уже три.
Фу ты!
Уже десяток!
Я устал неподвижно сидеть и шевельнулся.
Зайцы посмотрели на меня и поскакали, да не от меня, а ко мне!
Что за чудо: обступили — их уже с сотню было вокруг меня — и разглядывают: что я за диковинный зверь такой?
Я двигался как хотел.
Даже папиросу закурил.
Зайцы на задние лапки становились, чтоб меня лучше разглядеть.
Мне так весело и смешно стало, что я начал с зайцами говорить:
— Ах вы, шельмы!
Да в самом ли это деле?
Да неужто это бывает, чтобы зайцы не боялись?
А вот я вас сейчас напугаю!
Зайцы только посматривают, ушками потряхивают.
— Да я вас из ружья сейчас!
Нарочно я: ружья-то у меня никакого не было.
Я как хлопну в ладоши, да как крикну:
Пиф! паф!"
Зайцы подскочили.
Наверно, удивились.
Вот чудак какой!
Но никто не побежал, а просто травку стали щипать — тут же, рядом со мной.
Теперь вот, если б была соль, можно б каждому на хвост насыпать.
Тут я хватился: на пароход, пожалуй, пора.
— Ну, — говорю, — прощайте, храбрые зайчишки!
И зашагал.
Смотрел только, чтобы на зайцев не наступить.
А куда идти?
Где пароход?
В какой стороне?
Совсем забыл!
Впереди были горы.
Дай, думаю, залезу на гору: с высоты будет видно, где море.
Оттуда сразу к морю и пойду.
А на море — пароход.
Стал взбираться на гору.
Вдруг смотрю: что такое — коровьи следы?
Да сколько!
Да это целое стадо шло!
Ага! — подумал я. — Коли тут стадо, — значит, есть и пастух.
Значит, здесь люди живут.
Вот я пастуха и расспрошу, почему у них зайцы такие храбрые".
А следы коровьи всё уже да уже.
Вот уж, видно, гуськом шли и дорожку протоптали, и дорожка ведёт на кручу.
Да так круто, что я уж стал на четвереньках царапаться.
А сам думаю: мне здесь через силу, а как же коровам тут лазать?
Удивительные какие коровы!
Здесь только козам скакать.
И вот уж я долез до самого верха: вниз глянуть страшно.
И вот передо мной камень; прямо не знаю, как влезть.
Я уцепился руками, поддал ногами и выскочил животом на камень.
Вот бы передохнуть!
Какое тут передохнуть!
В десяти шагах от меня стоит большой, рогатый зверь, весь лохматый, шерсть до полу и на ногах острые копыта.
И прямо на меня глядит.
Поглядел немного и пошёл на меня.
Я подумал:
Назад надо!"
Да куда там назад: если мне с этого камня под кручу прыгать, так я покачусь вниз, как камешек, и останутся от меня одни «дребезги».
Туда вниз посмотреть — и то голова кружится.
А спереди — этот рогатый.
Сейчас как боднёт!..
У меня душа в пятки ушла.
Закрыл я глаза со страху: будь что будет!
И вот с закрытыми глазами слышу: зверь ко мне подходит.
Вот совсем подошёл.
Слышу, как жарко дышит.
Я не выдержал, один глаз приоткрыл, а мы с ним — нос к носу!
Он воздух ноздрёй потянул, фыркнул в бок.
Повернулся и… потихоньку пошёл назад.
Я дух перевёл: не хочет, значит, меня бодать!
Раздумал.
Я встал на ноги.
И вот что я увидел: целое стадо таких зверей, штук двадцать, паслось тут на горе.
Каждый из них, если б захотел, мог меня забодать и растоптать.
Но, видно, никто из них не собирался на меня нападать.
Я вдруг вспомнил, что видел таких на картинке, даже вспомнил, как назывались.
Называется этот зверь — овцебык.
Я огляделся — и там, за быками, увидел море.
Подумал:
Ничего, пока они меня не трогают, я, может быть, угляжу спуск и пойду вокруг горы".
Спуска я никакого не нашёл и тут услышал гудок нашего парохода.
Это значит: хватились меня, зовут.
А меня-то нет, и никто не знает, что я на этой горе.
Людей тут нет.
Пропаду!
Мне оставалось одно — идти прямо на быков.
Эх, была не была!
Распугаю.
А самому — во как страшно!
Я заорал не своим голосом.
Завертел руками, как мельница, и ногами затопал.
Быки все на меня оглянулись, своих телят и маток затолкали в середину, сами вокруг стали и рога вперёд выставили.
Я сразу присмирел и даже на землю сел.
А быки постояли-постояли, — видят, что я ничего не делаю, и опять взялись траву щипать.
А пароход гудит, гудит!
Я чуть не заплакал.
Я снял фуражку и стал быкам говорить — никого не было, так что не стыдно.
Я сказал:
— Вы знаете, честное слово, мне просто на пароход надо!
Я никому ничего не сделаю.
Только, пожалуйста, пожалуйста, не бодайте меня, не кусайте меня!..
Я только пройду, честное слово!
Быки посмотрели, как я говорю, и ничего.
Я пошёл.
Прямо на стадо.
Всё приговаривал сначала:
— Миленькие, я, честное слово, только так… Я на пароход.
Одного даже слегка погладил.
Потом пришлось протолкнуться между двумя.
Тут уж я посмелей:
— Дорогу-то дайте же, в самом деле!
А то стали — ни пройти ни проехать!
Дальше смотрю: один лёг как раз у меня на пути.
Я уж крикнул:
— А ну, вставай!
Лежит, проклятый, и ухом не ведёт.
— Да вставай ты!
Я вплотную подошёл и ткнул ему под брюхо ногой.
Ух, шерсть какая на них большая: сапог так и ушёл, как в сено!
А бык ничего: только мыкнул, не спеша встал на колени, как домашняя корова, поднялся и отошёл нехотя вбок.
Я его ещё ладошкой подтолкнул.
Я прошёл через стадо.
Спустился с горы и побежал по долинке — скорей к морю!
Пароход уже гудел тревожно.
Я бежал со всех ног.
Всё думал, какие это быки на вид только страшные, мохнатые.
А если их выстричь, как овцу, окажется лёгкая зверюшка, вроде козы.
Понятно, что они на такие кручи царапаются: копытца-то у них острые.
Вдруг смотрю: что такое?
Две собаки.
Нет, какие там собаки, — волки!
Чистейшие полярные волки.
Этих-то я уж знаю.
Не раз с парохода видел.
И бегут прямо на меня.
Нюхают землю, меня не видят.
Ветер дул от них, и моего человеческого духа на них не несло.
Они меня не чуяли и бежали, глядя в землю.
Я встал как вкопанный: авось не заметят, пробегут мимо.
А они всё ближе да ближе.
И тут, понимаете, что случилось: мушка, паршивенькая маленькая мушка села мне на нос.
Я рукой боюсь шевельнуть: где тут до мухи, когда волки сейчас съедят?
А она, дрянь, на свободе расхаживает да мне в нос.
И вот что тут случилось.
Защекотало, защекотало у меня в носу, я как чихну — ап-чхи!
Во весь дух.
Волки стали.
На миг глянули на меня… Да как бросятся наутёк.
Только я их и видел.
Я припустил вперёд и скоро прибежал к морю.
В лодке уж меня ждали, и пароход ругался — гудками, конечно.
На пароходе я спросил капитана:
— Какая это земля?..
— Восточный берег Гренландии, — ответил капитан.
— Ну, ладно, — сказал я. — Но что же это за страна такая?
Ведь здесь всё шиворот-навыворот: зайцы сами тебе чуть за пазуху не скачут, диких быков — хоть поленом гоняй, а волки от человеческого чиху, как от пушки, врассыпную!
И про себя подумал:
Совсем как мне маленькому хотелось, чтобы соль на хвост сыпать".
Капитан улыбнулся.
— А это, — сказал он, — это вот почему.
Людей тут нет.
И не было.
Зайцы и овцебыки совсем с человеком не знакомы.
И поэтому не боятся его.
— А волки почему же боятся? — спросил я.
— А волки пришли сюда недавно.
По льду перешли из Америки.
И они отлично помнят, что такое человек.
И что за инструмент у него — ружьё.
Им и неохота связываться с человеком.
Вот что сказал мне капитан.
И я думаю, что это правда.
