***
Тих и душен угол съёмный,
чердака полночный плен,
непременный стон колен,
многоточие помпонов…
Здесь в разгар небесной тризны*,
сам-то цел и невредим,
белолицый Никодим
всё вздыхает с укоризной:
– Эх, сердечный мой напарник,
где ты странствуешь теперь;
шапито открыта дверь,
жив-здоров инспектор-скарбник.
Место свято на канате
на везенье, на беду,
по душевному стыду
помянул тебя, приятель.
А по крыше тихо катит
запоздалая луна,
не противится она
ветра зову и объятьям.
На межзвёздном на манеже –
та же тризна, вечный пир,
но уже свой балансир
милый друг надёжно держит.
_______
*беспокойство
