Тебе — почти себе, зане с тобою
Мы сходственны (хоть я тебя не стою),
Шлю несколько набросков путевых;
Ты знаешь, Хильярда единый штрих
Дороже, чем саженные полотна,
Не обдели хвалою доброхотной
И эти строки. Для того и друг,
Чтоб другом восхищаться сверх заслуг.
Британия, скорбя о блудном сыне,
Которого, быть может, на чужбине
Погибель ждет (кто знает наперед,
Куда Фортуна руль свой повернет?),
За вздохом вздох бессильный исторгала,
Пока наш флот томился у причала,
Как бедолага в яме долговой.
Но ожил бриз, и флаг над головой
Затрепетал под ветерком прохладным —
Таким желанным и таким отрадным,
Как окорока сочного кусок
Для слипшихся от голода кишок.
Подобно Сарре, мы торжествовали,
Следя, как наши паруса вспухали.
Но, как приятель, верный до поры,
Склонив на риск, выходит из игры,
Так этот ветерок убрался вскоре,
Оставив нас одних в открытом море.
И вот, как два могучих короля,
Владений меж собой не поделя,
Идут с огромным войском друг на друга,
Сошлись два ветра — с севера и с юга;
И волны вспучили морскую гладь
Быстрей, чем это можно описать.
Как выстрел, хлопнул под напором шквала
Наш грот; и то, что я считал сначала
Болтанкой скверной, стало в полчаса
Свирепым штормом, рвущим паруса.
О бедный, злополучный мой Иона!
Проклятье тем, кто так бесцеремонно
Нарушил твой блаженный сон, когда
Хлестала в снасти черная вода!
Сон — лучшее спасение от бедствий:
И смерть, и воскрешенье в этом средстве.
Проснувшись, я узрел, что мир незрим,
День от полуночи неотличим,
Ни севера, ни юга нет в помине,
Кругом потоп, и мы — в его пучине!
Свист, рев и грохот окружали нас,
Но в этом шуме только грома глас
Был внятен; ливень лил с такою силой,
Как будто дамбу в небесах размыло.
Иные, в койки повалясь ничком,
Судьбу молили только об одном:
Чтоб смерть скорей их муки прекратила,
Иль, как несчастный грешник из могилы,
Трубою призванный на Божий суд,
Дрожа, высовывались из кают.
Иные, обомлевшие от страха,
Следили тупо в ожиданье краха
За судном; и казалось, впрямь оно
Смертельной немощью поражено:
Трясло в ознобе мачты; разливалась
По палубе и в трюме бултыхалась
Водянка мерзостная; такелаж
Стонал от напряженья; парус наш
Был ветром-вороном изодран в клочья,
Как труп повешенного прошлой ночью.
Возня с насосом измотала всех,
Весь день качаем, а каков успех?
Из моря в море льем, а в этом деле
Сизиф рассудит, сколько преуспели.
Гул беспрерывный уши заложил.
Да что нам слух, коль говорить нет сил?
Перед подобным штормом, без сомненья,
Ад — легкомысленное заведенье,
Смерть — просто эля крепкого глоток,
А уж Бермуды — райский уголок.
Мрак заявляет право первородства
На мир — и утверждает превосходство,
Свет в небеса изгнав. И с этих пор
Быть хаосом — вселенной приговор.
Покуда бог не изречет другого,
Ни звезд, ни солнца не видать нам снова.
Прощай! От этой качки так мутит,
Что и к стихам теряешь аппетит.
