СЕКРЕТНОЕ МЕСТО
- Ярик, хочешь грушу?
Братишка не ответил. Он продолжал трудиться над Олиной куклой. Если хорошенько надавить, то и вторая гладкая розовая нога хрустнет, а железная спица проткнёт резиновое колено. Непростая задача для хилого шестилетки, но Ярик справится.
Куклу звали Барби. Барби – королева пляжа. Её привезла мамина подружка, тётя Алла, которая была не просто в России, а в Москве. Здесь-то, высоко в горах, таких кукол не найти. Ни в военном городке, где всего десяток четырёхэтажных домов за колючей проволокой, ни в чумазом городишке местных.
Нет, магазины были. Например, военторг, но без игрушек. Мама и тётя Алла приносили оттуда тёмно-красную копчёную колбасу, чтобы потом эта колбаса висела на верёвочке в кухне: подсушивалась к празднику на газовой трубе. Мама говорила, что в России совсем нечего есть из-за перестройки, а у нас не очень дефицит. И зарплата у папы хорошая, и на городском рынке всего завались. Особенно овечьего сыра - «сыр-пердыр» с запахом тухлой селёдки, если он круглый и мокрый, или с ароматом нечищеных зубов, если волокнистый. Ещё плоский лаваш с острыми краями, мясо, фрукты, пучки и стручки всякой зелени. В одёжных рядах вязаные носки и шёлковые блузки - белые, чёрные, красные. А юбки только чёрные, широкие, до самых пяток. Только Барби нет. Наверное, потому, что не бывает Барби в вязаных носках и такой юбке.
Вот мама и дала тёте Алле денег, когда та поехала в отпуск. И письма, которые нужно бросить в любой почтовый ящик, главное, чтобы в России, иначе не дойдут. И попросила привезти бородинский хлеб, сало, а если получится, то водку «Столичную» для папы. И Барби. Оле, а не Ярику!
Тётя Алла привезла. «Аллочка, какая же ты умничка!» - щебетала мама. Папа с ней соглашался. Однажды Оля подсмотрела в окно, как папа с тётей Аллой целовались у тёти Аллы дома, но никому не сказала. Стоило маме узнать, и её подружка перестала бы приходить в гости, накручивать Олино жиденькое каре на плойку и позволять красить ногти своим бордовым лаком. Но наябедничать хотелось, очень хотелось, потому что Барби оказалась с изъяном. Аллочка-умничка положила куклу на дно чемодана, и от этого золотистая причёска королевы пляжа разлезлась во все стороны. Оля пыталась заплести по-своему, но только напортила.
И всё же это была Барби! Синеглазая, розовогубая, длинноногая, с гнущимися коленками и приподнятыми пяточками. Настоящая, прямо из Америки. Теперь и сама Оля стала намного ближе к этой необыкновенной Америке, где у всех девушек, даже двенадцатилетних, как Оля, есть жвачки, машины и красивые кавалеры с пистолетами. Была ближе, пока Ярик не добрался до кукольного сокровища. Он давно положил глаз на королеву пляжа. «Я только её ногами пощёлкаю, дай посгибать» - ныл брат. «Убью!» - шипела Оля. И от этого Барби становилась в сто раз желаннее, а сестра – ненавистнее.;
Всё утро Ярик возился с пластилином. Оля скучала, слонялась по комнатам, злилась на мерзкую осень за окном. Хорошо, тётя Алла пришла, и Оля тихонько примостилась у стола в кухне, вроде как попить чаю. Она давно усвоила: если помалкивать, то не прогонят. А уж столько наговорят про других взрослых, что лучше индийского фильма, какие показывают в гарнизонном доме офицеров.
В этот раз тётя Алла прибежала прямо от сменщицы по узлу связи, от армянки Нонны, которая привезла из Турции кучу модных нарядов на продажу. У мамы не хватало денег на заграничные тряпочки, но она часто ходила посмотреть и даже померить. Один раз и Олю взяла. Оля думала, что тётиаллына сменщица – утончённая дама с фигурой, а Нонна эта оказалась здоровенной, носастой бабищей. И недовольной, словно к ней не покупать пришли, а воровать. В зал не пригласила, сразу потащила в крохотную спальню. Олю удивили плотно задёрнутые шторы и еле тлеющая электрическая лампочка под потолком. Но это, наверное, для сохранения тайны, ведь Нонна дважды сказала, что пускает к себе только близких подруг и только им показывает широкую кровать, заваленную грудами пёстрых одёжек. Мама с тётей Аллой благодарно ахали, легонько трогали скользкие полосатые дольчики со штрипками, запашистые кожаные куртки, джинсовые мини-юбочки с металлической змейкой от пояса до низа, а Нонна торопила, цокала языком и кривилась, будто её щипали. Догадывалась, что ничего не возьмут. Брезговала.;
Но это тогда, а сегодня тётя Алла купила у Нонны колготки с лайкрой. Теперь они с мамой тянули их в разные стороны, восхищаясь переливами и прочностью ткани. Оля хотела попросить, чтоб и ей дали потрогать, как вдруг почувствовала мягкий толчок в спину. Скорее всего, в этот момент с Олей случилось ясновидение. Оно часто происходит с необыкновенно чуткими женщинами: с мамой, тётей Аллой, и их третьей подружкой Иннкой, которая гадает на кофе, но больше врёт. Ясновидение подсказало Оле срочно пойти к Ярику.
Ярик сидел на старом цветочном половике посреди комнатушки с блёклыми голубыми обоями. «Наша детская» - важно говорила мама, будто здесь не стояли вислые солдатские койки, длинный складской ящик вместо шкафа и полированный письменный стол с исцарапанной столешницей. Наверное, по привычке говорила. Нормальную мебель вывезли пару лет назад, потому что опасались войны. Тогда все позасовывали в контейнеры ковры-хрустали-мягкие гарнитуры и отправили родственникам на сохранение. Чтобы как начнётся стрельба, быстренько убежать налегке. Только местные воевать не торопились, жевали свой вонючий сыр и не тужили.
И Ярик не тужил, а чуть слышно гундел песенку на одной ноте, сидя к Оле спиной. Сестра не стала его окликать, подошла на цыпочках, заглянула сверху и обмерла.
Маленький поганец её раздел. Розовое платье валялось под столом, белые нейлоновые трусики изорваны, потому что слишком туго снимались. Но она всё равно улыбалась. Несмотря, на стыдную наготу, на безобразный колтун вместо волос и поблескивающую гладкость там, где раньше была грудь. Плоско! Куда делись два розовых бугорка?! Оля присмотрелась и поняла, что это спина: Ярик свернул кукле голову. Ничего, можно поставить на место, можно исправить. А ноги нельзя. Одна уже выломанная, раскуроченная в колене. Вторая цела, но Ярик доломает. Обязательно.
- Ах, ты дрянь!.. – всхлипнула Оля.
Брат повернулся и уставился на неё круглыми голубыми глазами. Гадёныш с пустым бараньим взглядом, слюнявой нижней губой и красными пятнами диатеза на щеках. «Котёночек мой» - заливалась мама, тиская Ярика. Если пожаловаться, сразу начнёт орать, что Оля должна следить за своими вещами, тем более за дорогим подарком тёти Аллы, который та волокла аж с Москвы. «И вообще, иди отсюда, не мешай разговаривать, вымахала дылда, ни помощи от неё, ни нормальных отметок по русскому языку, вечно с кислой рожей, брата трогать не смей, поняла меня?!» А потом: «Он же ма-а-аленький, будь умнее». Ма-а-аленький – блеет, как коза. Не удивительно, что папа целуется с её подружкой. А та всё время поддакивает: «Ох и трудно с этими подростками». Ей-то откуда знать? Всю жизнь работает дурацкой телефонисткой, детей нет, мужа нет, кривые зубы вечно помадой измазаны. А туда же.;
Оля почувствовала, как в груди раздувается едкий горячий пузырь, если он лопнет, она закричит, завоет. И тогда мама обзовёт её истеричкой и отдаст Барби Ярику навсегда. Нет, Оля отнесёт раненную куклу в секретное место на горе. Там можно успокоиться и подумать. Там станет ясно, как спасти королеву пляжа.;
Она до крови прикусила губу и тихо потребовала:
- Отдай.
- Я играю, - буркнул Ярик.
- Отдай!
- Нет.
Оля уставилась на затылок брата. «Ярика трудно стричь, у него вихор, будто коровка лизнула» - умилялась мама. Такого же цвета, как волосы Барби. Врезать бы ему. Взять стул или настольную лампу и со всего маху съездить по белобрысой башке. Оля тайком побивала брата прыгалкой или веником, но тяжёлым по голове – никогда. А в этот раз ударила бы, но опять вмешалось ясновидение. Они пойдут вместе. Пусть Ярик несёт куклу, главное ускользнуть из дома по-тихому. А в секретном месте он перестанет вредничать, никуда не денется.;
- Ярик, хочешь грушу?
- Давай, - хряп, и вторая барбина нога неестественно выгнулась, но не сломалась.
- Нет, дома нету, надо пойти на улицу.
- Я играю, – хряп.
- Потом доиграешь. Пойдём, я тебе военные машины покажу. А может, и танк.
Ярик снова обернулся:
- Мама не пустит.
- А мы ей не скажем. Пусть думает, что мы недалеко гуляем.
Брат недоверчиво покосился на дверь:
- Танк?
- Настоящий.
- Ладно.
В прихожей Оля быстро натянула на Ярика коротковатую болоньевую куртку, старую шапку с обмусоленными завязками и резиновые сапоги. Сунула куклу брату за пазуху. Оделась сама, крикнула:
- Мам, мы гулять!
- Смотри недолго.
- Угу.
Оля знала, что их не хватятся. Потому что вот-вот начнётся сериал про мексиканскую швею, а мама от него дуреет. Оля и сама накрепко прилипала к телевизору, и тётя Алла, и вообще все. Только папа не интересовался. Раз забежал с работы зачем-то, заглянул в комнату, а там во весь экран плачет юная Марианна. «Знаю, - радостно заорал папа, - это дон Мигель!» Мама назвала его кретином, но даже не заметила, что папа запёрся в комнату в грязных сапогах. Так что Оля не волновалась: сейчас взрослые будут смотреть фильм, а потом долго обсуждать его на кухне. Жалко пропускать новую серию, вернее разговоры про неё, но Оля как-нибудь переживёт.
На улице сеялся мелкий холодный дождь. Оля натянула капюшон и огляделась. Никого, только две тощие коровы с грязными репейными боками топтались на помойке. Они часто приходили к мусорным контейнерам, чтобы уныло пережёвывать месиво из картофельных очистков, мандариновой кожуры, рваных пакетов, туалетной бумаги и прочих отбросов. Поэтому мама старалась не брать молоко на рынке. И мацони. По воскресеньям горластая местная тётка обходила подъезды, колотила в каждую дверь и верещала: «Мацони-и-и! Мацони-и-и!». В семь утра. Мама просила её не стучать, ругалась, клялась, что никогда не купит, но тётка всё равно долбилась. И всякий раз будила Олю. Надоело, до чего же всё надоело!
- Пошли быстрее, - она взяла Ярика за руку.
- Танк смотреть?
- Танк. И груши.
Дети припустили по единственной улице. Оля утёрла нос тыльной стороной ладони, холодно. И сумрачно из-за низких бурых туч. Тучи залепили и небо, и снежные горные вершины вдалеке, и даже городские домики на ближнем склоне. Текли на землю липким влажным туманом, лезли в рукава и под штанины, пронимали до костей. Надо прибавить шагу. Ярик сопел, но не жаловался, шустро перебирая короткими ногами. Целыми, не то что у Барби. Оля вспомнила, налилась злобой, начала озираться по сторонам, чтобы отвлечься.
Грязь, кругом жирная грязь. Оштукатуренные тускло-жёлтым стены домов подмокли и покрылись неряшливыми потёками. Тополя-уродцы задрали к небу культи спиленных по весне веток. Зачем люди над ними издеваются? Оля не могла понять. Но привыкла, что деревья увечат, а собак стреляют. Однажды рано утром она сонно топала в школу, когда из подворотни прыснула рыжая дворняга, бросилась в ноги. Дядька в военной форме выскочил следом, вскинул ружьё и всадил пулю в собачью голову. Быстро и легко. Тогда дворняга захрипела, завалилась боком на Олины ботинки, а дядька подошёл, взял её за лапы и потащил за угол. Оля хотела что-то почувствовать, хоть немного опечалиться. Понимала, что надо, а не смогла. Деревья жальче, потому что их корявые обрубки каждый день на глазах.
Возле КПП Оля задержалась, чтобы полюбоваться звёздами на серых створках ворот. Её всегда удивляли эти рисунки: если близко, то плоское изображение, а отойдёшь - звёзды выпуклые, точно собранные из кусков тёмного железа. Можно долго смотреть и не устанешь. Отойти, подойти, отойти, подойти, два шага сюда, два назад. Хоть что-то интересное. Из проходной выглянул хмурый солдат, зыркнул на детей и скрылся. Наверняка подался к маленькому переносному телевизору с плачущей Марианной. И хорошо.
- Мне холодно, - потянул за рукав брат.
- Бежим, - скомандовала Оля.
Танковый полк надо проскочить по-быстрому: детям не положено шататься по военным объектам. Понятно, что ребятня всё равно носится где захочет, лезет в каждую не заколоченную досками дыру, бродит по стрельбищу в поисках стреляных патронов. Но лучше не зевать. Бегом, бегом мимо здоровенных жестяных щитов с картинками про бравых бойцов и честь родины, галопом через плац, рысью мимо ангаров. Запертых.
- А танк? Где он?! Ты обещала танк! – Ярик верещал дурным голосом, вырывал руку, но Оля не отпускала.
- Тихо ты! На обратном пути точно увидишь.
- Не хочу никакого пути! Хочу танк!
- Заткнись!
- Пусти, тупая Олька! Забери свою куклу, я домой пойду!
- Заткнись, сказала, или я тебя стукну!
Оля стиснула ладошку брата до острой боли, рванула застёжку его куртки, вытащила голую изломанную Барби, прижала к себе. Ярик пискнул и притих. Понял, что сестра наверняка отлупит. А мама далеко, прямо сейчас не заступится.
- Пойдём домой, а? – жалобно законючил он.
- Нет. Мы ещё не нагулялись.
- Не хочу.
- А я хочу. Это недалеко, только на гору подняться.
Оля не соврала: обогнёшь ангары, аккуратно пролезешь под колючкой, и вот она – гора. Не очень высокая, пологая, иди себе и иди. Оле её показал Витя Кавицкий, тот, который приехал из Краснодара с мамой-учительницей и папой-кадровиком. Смуглый, кареглазый мальчик, неожиданно приветливый и невредный с Олей. Они обрывали недозрелый кизил с колючих кустов, полоскали босые ступни в горном ручье, лезли по склону, соревнуясь в ловкости. Вместе нашли секретное место. Потом Оля ходила сюда одна и других людей не встречала. Только однажды зимой приметила узкие летящие следы лыжника на искристой снежной корке. И больше ничего.
Ярик тяжело дышал после скользкого подъёма, даже немного подсвистывал. Его сапоги и Олины ботинки покрылись грязью, колючками и сухой травой, на коленках тоже пятна. Ярик несколько раз падал, но сестра упрямо волокла его вверх. Хорошо, на самую вершину лезть не пришлось. Он бы и туда забрался, но вряд ли без возмущённых воплей. А теперь Ярику скандалить расхотелось. Из-за дерева и ворон.
Дерево раскинулось посреди круглой ровной площадки, единственное на всей голой каменистой горе. Дикая груша. Крепкая, приземистая, она вольно протянула узловатые ветви во все стороны. Жёсткие коричневатые листочки трепетали на ветру с едва слышным бумажным пощёлкиванием. Оля подумала о кузнечиках, об их твёрдых крылатых ногах. Или о копошащихся чёрных жуках с хитиновыми панцирями. Если они друг о друга трутся, трутся, трутся…
- Фу, птички сдохли, - скривился Ярик.
- Вороны, - глухо поправила Оля. – Это вороны.
Трупики усеяли всю площадку, особенно густо лежали под деревом. Несколько свежепогибших птиц упали на спины и теперь показывали сероватый пух под широко разведёнными крыльями. Когтистые лапы скрючились, подогнулись внутрь, острые клювы приоткрылись, глаза поблёскивали чёрными пластмассовыми шариками. Но давних ворон было больше, намного больше – угловатых, безглазых, с ввалившимися грудинами. А ещё белые кости и комки истончённых выцветших перьев. Ветер шевелил их, будто тряпичные. Иногда поигрывал свежим чёрным пёрышком, и оно неожиданно переливалось синим или зелёным цветом. Всюду птицы. Мёртвые вороны в несколько слоёв. И ни одной живой - ни на ветке, ни в небе.;
Оля много месяцев размышляла о гибели ворон. Спрашивала учительницу биологии, мол, в одной передаче показывали такое удивительное место. Биологичка сначала валила на высоковольтные провода, да только нет столбов на горе, потом бормотала о магнитных полях, пока сама не запуталась. «Загадка природы» - хмыкнула она.;
Тайна.
Воронье кладбище.
- Гадость, - внезапно выдал Ярик.
Оля вздрогнула. Брат сосредоточенно ковырял птичий трупик носком сапога. Поднял узкое бледное лицо, посмотрел на сестру с вопросом: что дальше?
А что дальше? Надо идти домой. Глупо убиваться из-за какой-то Барби, подумаешь – богатство. Похоронить её здесь и дело с концом. Злости в Оле не осталось. На горе она всегда успокаивалась. Становилась медленной, плавной. Вырастала больше всех знакомых взрослых, только менялась не лицом и ростом, а внутри. Наполнялась тишиной. Или как написано в детской Библии, которую Оля листала из-за картинок - благодатью. Поэтому и любила сюда приходить.
Но сегодня что-то словно царапало. Отвлекало от главного. Ярик. Вечно он маячил где-то сбоку, раздражал комариным писком. И всегда будет, если они просто уйдут. А если с братом случится беда? Мама с ума сойдёт от горя и наверняка не сможет оставаться в этом городке и в их квартире. Тогда она уедет к бабушке в Ростов. И Олю заберёт.;
Мама говорила, что бабушка – тиранка, но это всё равно. И Ростов Оле понравился, когда она гостила в нём позапрошлым летом. Не Америка, но тоже есть высоченные дома с лифтами и ослепительные витрины. Там Оле не придётся драться с местными мальчишками, которые дразнятся русской шлюшкой. И сидеть за колючей проволокой, любуясь на помойных коров, не придётся. Она будет гулять в парках, ходить в большую школу, в компьютерный класс. Есть мороженое из стеклянной вазочки на тонкой ножке. И дружить с кем-то вроде Вити Кавицкого. Она станет другой, счастливой. И мама, наверное, со временем станет счастливой. И папа, ведь ему останется тётя Алла.
- Ярик, хочешь грушу? – хрипло предложила Оля.
Брат быстро глянул на дерево и отвернулся:
- Неа.
- Я тебе сорву и сюда принесу. Это не простые груши, они желания исполняют.
- Да ну, врёшь.
- Как ты думаешь, откуда у меня Барби?
- Я её сломал, - потупился Ярик.
- Ничего страшного, я себе новую пожелаю. И ты что-нибудь хорошее пожелай. Ладно?
- Прямо что угодно?
- Что угодно.
- Не знаю… ладно.
Оля пошла к дереву, мягко ступая по птичьим трупикам. Наклонилась, положила куклу на землю возле толстого змеистого корня. Подтолкнула к кучке перьев, будто от них резиновой Барби станет теплее. И вдруг поняла, что не чувствует запаха падали – только прелую траву и полынь. И нет никакого звука, кроме тоненького поскуливанья ветра и сухого шелеста листвы. Сладко. Мёртво. Почему?
Да, раньше Оля много думала о погибших воронах. И о Вите Кавицком тоже. Он ведь отчего-то заболел. Сначала его положили в госпиталь, а потом увезли на вертолёте. Оля очень крепко размышляла и поняла, что дело в грушах. Она их не ела, а Витя, кажется, попробовал. Или нет? Сейчас Оля узнает наверняка.
Мелкие твёрдые дички густо висели на ветках. Сморщенные, шершавые, тёмно-коричневые. Груши. Одной будет мало, надо так, чтобы Ярик не разболелся, а сразу. Оля сорвала две. Вспомнила застреленную рыжую дворнягу, её мелкие конвульсии и долгий тяжёлый хрип. Засомневалась, оглянулась на брата. В щёку ударило тяжёлое и холодное, сползло к подбородку, оставляя мокрый след. Капля. Дождь. Снова дождь.
