Простор живого белого стиха

Простор живого белого стиха,

бескрайнего, как снег под Оренбургом

иль поле летом – лишь ковыль, ковыль,

неясный мир метелок серебристых,

колышущийся, как вода в реке.

Я ничего на свете не умею.

На удивленье. Только рифмовать.

Ни умных рук завидная работа,

ни точная работа головы –

ничто в моей судьбе не получилось,

лишь это: “путь – нибудь”, “заряд – подряд”,

ну, там еще сомнительная рифма

“покинутую – киноварью”. Все.

Да-да, я помню: ритмы, форма строф,

гиперболы, сравнения, литоты –

все это только средства для того,

чтоб выразить страданье или радость,

которые не выразит никто,

а лишь поэт (простите, стихотворец),

и этому нельзя, мол, научиться.

А надо ли? Народ считает: нет,

хоть в этом и себе не признается.

Вот я себя и рифм лишил нарочно,

чтобы свое безделье благозвучьем

не украшать. А все одно: балбес!

Сейчас во двор спущусь я, где неделю

стоит заглохший мой недвижный опель

серебряной чумазой укоризной

беспомощной профессии моей,

и буду шарить безнадежным оком

по белому безлюдному двору,

куда, быть может, выйдет человек,

рифмующий бесстыдно “мой” и “твой”,

но что-то понимающий в моторе.

1976