Вечерело. Тихо в городе нашем,
Вдруг раздался стук копыт по брусчатке:
Не урядник, не графья в экипаже,
А какой-то мужичишко печальный.
Лошадь старая под ним и хромая,
Сам в железе только ржавом и ломком,
Ничего по-русски не понимает,
Тазик старенький гремит на головке.
Беспокоиться лабазники стали:
Может беглый кто, из ляхов мятежных?
Да кого сюда в Тобольск не ссылали —
От царей до декабристов, конечно.
Растолкали любопытных казаки,
Всадник с лошади свалился, бедняга,
Монастырские язык распознали:
Из Испании он прибыл, однако.
С ним крестьянин безземельный скитался,
Но с оружием сбежал и с едою,
Вот один как перст идальго остался,
Да ещё и не в ладах с головою.
Пожалела я его, приютила,
Казаки копьё и щит отобрали —
Эти точно довели б до могилы,
Иль в остроге в кандалы заковали.
Вот уже недели три как прижился
У меня в дому испанский идальго,
Я ему карман дырявый зашила,
Испекла к Успенью пряник миндальный.
Отогрелся, отошёл от горячки,
Посвежел, а был поганки синее,
Не буянит, не орёт и не плачет,
Лишь лепечет: «Эрес ми Дульсинея»*.
Речь испанскую чуток понимаю:
Из Ламанчи он дошёл до Урала.
Вечерами нежно так обнимает,
Серенады мне поёт под гитару.
Я к зиме уже дрова наколола,
Насушила трав, грибов и рыбёшки,
Да на мельнице муки намолола,
Только б милый задержался немножко.
Пусть не вышел ни лицом, ни плечами,
Нет от рыцаря ни толку, ни пользы,
Бог даст, батюшка весной повенчает,
Стану первой Дульсинеей Тобольской!
____________________________________________
*Eres mi Dulcinea — Ты моя Дульсинея (исп.)
