Я видел сто столиц, да я и сам в столице
лет тридцать, но провинциален
я, как апостол Павел, и едва ли
уже смогу перемениться.
Я в детстве жил на первом этаже,
который москвичам не по душе:
на первом жить — им требуется смелость,
но ежели второго не имелось?
Не помню летом я закрытого окна,
дверь на ночь лишь была притворена,
спал, как младенец, в слепоте бесстрашной
провинциальный мир одноэтажный
(сентиментальный мир, немаловажный)…
Но мысль взлетала в купол голубой
затем, что не была подавлена толпой
за неименьем толп. Без них ты гениален,
чему и радуйся, пока провинциален.
Жила-была любовь, и если к ней прибавить
закончившуюся позавчера войну,
весну и глухомань, стихи во сне — судьба ведь!-
неопытность, озноб, днестровскую волну —
получится восторг. Какие ни готовь
подробности потом,- неисправимым буду:
мне навсегда в диковинку любовь
и авиация. Да не привыкну к чуду!
Летать я не рожден, и в самолете,
прошу простить, испытываю стресс;
с недоумением смотрю на стюардесс…
под стать моей незащищенной плоти
дом на земле и в будничной заботе
не высший пилотаж, а пассажирский рейс…
Веселой молодости демон
подталкивал покинуть дом родной…
Под старость, говорят, нам хочется домой;
и я вернулся бы, но где он
тот дом родительский, который звался «мой»?
1988