Медь

За "Рио-ритой" в парк Победы

июльским вечером приеду.

Ах, трубачи, поддайте меди,

а я отсыплю серебро.

Кружатся по асфальту пчёлы

под выкрики трубы весёлой,

и крутобокая валторна

отставит в сторону бедро.

Дыши,

"Рио-рита",

котомка травами набита,

под шляпой-соломкой

почти не видно седины.

...Помнишь май у театра

и те весенние объятья?

Кто только с фронта, кто от парты

встречались в шесть

после войны.

Расселены полуподвалы.

Из общежитий, коммуналок

она лилась ещё, звучала,

но разъезжались кто куда.

Мелькали и терялись лица

друзей, и веера альбиции,

что летом розовым пушится,

смахнули прежние года.

Гори,

"Рио-рита",

у мамы платье в розах сшито,

и галстук в полоску

на фотоснимке у отца.

Королёк над лавандой,

балкон, увитый виноградом,

и комендантские наряды,

и ламца-дрица-и-цаца.

На танцплощадках-сковородках,

куда сбегали одногодки

в клешах и юбочках коротких —

и были ночи коротки -

забыта, смолкла "Рио-рита",

иными песнями забита.

И новые возили ритмы

из дальних рейсов моряки.

В толпе курортной и случайной

я поймана твоим звучаньем.

В футляре мелочь забренчала,

а в знойном мареве плывёт

на расстоянии ладони

весь из винтажных кинохроник

сверкающий легкомоторный

и прямокрылый самолёт.

О, этот флёр воспоминаний...

Софора мусорит цветами,

и барабанщик барабанит,

и трубачей картава медь.

И голоса жужжат, как пчёлы,

что собирают сладость с пола.

И перехватывает горло.

И слов не помню, жаль.

Не спеть.