«ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ»
Неожиданно пошел сильный дождь. Крупные капли, тяжелые, словно спелые виноградины, прибивали к земле пыль. Стало легче дышать, и я с трудом поборол желание выйти из машины, разумеется, и походить по лужам босиком. Сквозь пелену дождя, словно через волшебную призму, угадывалось солнце. Сочетание солнца и воды вскоре явило перед моим взором чудо радуги. Я улыбнулся, подумав о том, что уже давно просто вот так не любовался красотами природы. Я мысленно поблагодарил Друга за предоставленную мне возможность созерцать грибной дождь.
«Сиди здесь и жди», - сказал он мне и покинул машину вместе со своим странным молчаливым товарищем, которого представил как «Скотча» часом раньше. Этого Скотча мы подобрали на Парковой улице. Маленький, одетый не по погоде в теплый серый свитер и черные брюки, этот человек стопятидесятисантиметрового роста стоял возле газетного киоска и протирал огромным, словно парус, носовым платком стекла солнцезащитных очков. Казалось, он ждал нас. «постарайся пока воздержаться от вопросов», - посоветовал мне Друг, притормаживая возле тротуара. «Что, мне совсем молчать?» - спросил я сердито.
«Вот именно».
И вот, я сидел в одиночестве и размышлял о том, что всему, происходящему со мной, присуща некоторая доля кретинизма. Никаких действий, никаких вопросов. Если понадобишься – позовут. Просто сиди и все… Внезапно мне показалось, что Друг мне больше не друг. Во всяком случае, он уже был не таким, как раньше. Неужели прошло так много времени, что это повлияло на нашу дружбу? Способно ли время влиять на такие вещи? Способно ли на дружбу вообще что-либо влиять? А может, он, действительно, не хочет (больше) рисковать моей жизнью? Приключение на стройке, стоившее мне нескольких седых волос, по мнению Друга, никогда не должно повториться.
Но как все-таки по-идиотски просто сидеть и ждать! « Если понадобишься – позову». Я начал медленно закипать. Супермены хреновы! А этот Скотч придуркованый! И почему именно «Скотч»? из него такой же шотландец, как из дерьма философский камень. Но с другой стороны, именно эти люди спасли мне жизнь. И пусть теперь сколько угодно разыгрывают из себя крутых и суперзагадочных. Я им обязан, никуда от этого не уйдешь. Я только вздохнул, смирясь в душе с этим обстоятельством. И все-таки. Как мне хотелось х о т ь ч т о – н и б у д ь д е л а т ь, т о л ь -к о н е с и д е т ь и ж д а т ь! К месту и ко времени вспомнилось, что нет ничего на свете хуже, чем ждать и догонять. Чтобы хоть как то занять себя на ближайшие пять минут, я достал сигарету и закурил. Кстати, большинство своих сигарет курильщик выкуривает именно от нечего делать. Выходит, бездействие – опасно для здоровья. Придя к этому выводу, я нажал кнопку на дверце и опустил стекло, так как найти, где в этой чертовой машине включается кондиционер, было выше моих сил.
Лет четыреста прошло с тех пор, как парочка моих знакомых бандитов удалилась. Где их носила нелегкая, я не имел малейшего понятия. За окном «Джипа» весело пели всевозможные птицы, умытая дождем зелень приятно радовала глаз. И я решил наплевать на запреты и выйти из машины. Что и сделал. Затем, мне показалось, этого мало, и я решительно обогнул кустарник, за которым Друг припарковал свою машину.
Сразу за кустарником я уперся в металлические решетчатые ворота, на которых была прикручена табличка. «Частная собственность, - значилось на ней, - Нарушение преследуется действующим законом». И чуть ниже значительно меньшим шрифтом: «Частная клиника З. Лиходей. Специализированное заведение». Принимая во внимание высоту забора и фамилию владельца, я решил, что специализированная клиника – вовсе не диетическая пища и лечебная физкультура. Скорее всего, именно здесь я провел несколько недель. Желание поверить в свое предположение оказалось настолько велико, что я полез на забор, нарушая тем самым действующий закон о частной собственности. Судя по всему, мои ангелы-хранители были где-то рядом: двери двухэтажного особняка были гостеприимно распахнуты. Я сделал несколько шагов в направлении к ним. По-прежнему никто не преграждал мне дороги, а ведь в подобных местах всегда найдется дюжина охранников, которая непременно проявит интерес к непрошеному гостю. Никаких «стой!» и «куда?» я не слышал. Только птички щебетали. Наверное, друг со Скотчем перебили всех секьюрити и уложили их спать под какой-нибудь елкой. От этой мысли мне сделалось смешно, и я решительно вошел в здание. Да, это было т о с а м о е м е с т о. В этом я убедился, как только закрыл глаза и втянул ноздрями воздух. Запах был совсем такой же. Но возможно, так пахнет во всех больницах. Во всяком случае, в о в с е х ч а с т н ы х больницах.
В светлом коридоре также не было ни одного признака живой души. Я попробовал открыть несколько дверей, но все они оказались заперты. Где же все? Вероятно, на втором этаже. Ступеней было восемь. Я снова закрыл глаза. Вот здесь мы свернули. Вот снова коридор с твердым покрытием. Сейчас должна быть дверь. Я открыл глаза. Дверь действительно была и доказательством того, что я не ошибся в своих предположениях, являлась вовсе не она, а то, что находилось рядом с ней. На полу бесформенной грудой лежал мой старый знакомый санитар-человекообразное. Связан, нужно заметить, он был довольно необычно: руки были намертво примотаны к голеням толстым слоем прозрачной клейкой лентой. Рот бедного медбрата также оказался заклеен, причем пленка была приклеена не к губам, как это обычно делается во всех американских боевиках, а несколько раз обмотана вокруг головы и шла транзитом через рот, безжалостно обнажая гнилые зубы амбала. Санитар, видно, тоже меня узнал, так как начал интенсивно моргать своими маленькими поросячьими глазками. Но ни его убедительная мимика, ни жалкий оскал заклеенных зубов, ни даже поза, об удобстве которой приходилось только догадываться, никак не тронули меня. Я только поздоровался с ним на правах старинного приятеля.
Привет, - сказал я. – Ты не знаешь случайно, куда пошли мои друзья?
Уфф… - пропыхтел что-то из-под слоя скотча санитар. Это могло означать все что угодно: от просьбы о помощи до обещания свернуть мне шею при первой же возможности. Я оставил беднягу на полу, просто перешагнув через его огромное тело.
Чаще улыбайся, - посоветовал я медбрату. – Тебе это невероятно идет.
Ответом мне было угрожающее «уфф!».
Я без труда нашел т у с а м у ю палату. Дверь, как и раньше, была заперта. Рядом я заметил что-то похожее на электронный замок: этакая коробочка с прорезью и мигающей красной лампочкой, означающей, вероятно, что дверь заперта. Я вернулся к моему спутанному питекантропу и со словами: «прости, но так нужно», начал обшаривать его карманы в поисках магнитной карточки. Наконец, она была обнаружена где-то между надкусанным батончиком «Марс» и пачкой игральных порнографических карт.
Что ты с ними делаешь? – спросил я у санитара. – Раскладываешь пасьянсы? Гадаешь?
Из-под прозрачной ленты раздалось полное нечеловеческих страданий мычание. Так мычат жертвенные быки и начинающие импотенты.
Да ты не беспокойся, - попытался утешить его я. – Мне вовсе не нужно ни твоих карт, ни батончика – сладкого я не ем. Я только карточку возьму и все. Ну, ты как? Не против? Вижу, что нет.
Похоже, санитар так не считал. Он извивался, словно дождевой червь, насаженный на крючок рыбаком-неумехой, и я усомнился в прочности клейких пут. Если произойдет чудо, и мой Геракл освободится, мне, естественно, ничего уже не поможет. Время покинуть зону повышенной опасности.
Открыть дверь теперь не составляло труда. Я сунул карточку в прорезь, и индикатор милостиво сменил цвет с красного на зеленый. Войдя в комнату, я понял, что здесь ничего не изменилось: по-прежнему тихо урчал кондиционер, пол все так же был мягок, а на кровати снова кто-то лежал. Я подошел поближе. Парень, унаследовавший мою койку, был совсем плох – бескровное лицо, тонкие руки со следами инъекций. Проблему дыхания парня решал аппарат искусственного дыхания, от которого, словно пуповина, ко рту бедняги тянулась трубка. Питание осуществлялось при помощи капельницы. Я покачал головой и вышел из палаты. Кто этот парень? По своей ли воле он оказался здесь? Что его заставили забыть? Похоже, этого я никогда не узнаю.
При помощи все той же карточки я открыл еще несколько дверей. Две палаты оказались пусты., еще в трех я обнаружил больных. Таких же реанимационных, как и тот парень. В этом не было ничего противозаконного, не так ли? Открыв очередную дверь, на этот раз без карточки, я оказался в помещении и был несколько озадачен: два тела в белых халатах были плотно примотаны друг к другу при помощи все той же клейкой ленты. Головы бедняг постигла та же участь – они были интимно прижаты щека к щеке и надежно закреплены скотчем.
Да что же здесь происходит?!
Я нашел их в самом конце коридора. Там была такая стеклянная дверь, а из-за нее раздавались приглушенные звуки. Открыв эту дверь, я оказался в помещении, напоминающем операционную: все было белым и сверкающим, посередине стоял стол, над которым горели четыре сильных лампы, а у стола стояли мои бандиты, и видок у них, надо заметить, был решительный: Друг, облаченный в резиновый хирургический фартук и перчатки из латекса, держал в руке нечто среднее между циркулярной пилой и мечете. Молчун Скотч был занят тем, что прилеплял свою очередную жертву к столу.
Теперь я понял, почему тебя называют Скотчем, - сказал я и поздоровался с жертвой предстоящей инквизиции. – Привет, док. Неважно выглядишь.
Доктор, а это был именно он, захныкал. Было видно, что эскулап перепуган до чертиков. Со стола капало – светило анонимной медицины наделал в штаны.
Я сказал ждать в машине, - Друг даже не посмотрел в мою сторону.
Затем, с невозмутимостью настоящего злодея, он завел свою штуковину. Раздалось противное гудение, и я подумал о стоматологии. Доктор в своем коконе начал проявлять активность: его пивное брюхо затряслось.
Уходи, - приказал друг, и я тут же представил его в военной форме с погонами капитана. Как он говорил: «оставил армию с болью в сердце»?
И не подумаю, - заявил осел внутри меня.
У х о д и, - Друг на меня так посмотрел, что я попятился. – Мы скоро придем. Тебе незачем здесь быть.
«Ага, придете. Только взрежете бедняге брюхо, словно какому-нибудь борову, и придете».
Вы собираетесь его пытать?
Я посмотрел на пунцовую физиономию доктора и ощутил самую настоящую жалость. Мне очень не хотелось, чтобы ему б ы л о б о л ь н о. И еще мне не верилось, что мой лучший друг способен на такую жестокость.
Тебя это не касается, - отрезал Друг и поднес стальную машинку с бешено вращающимся диском на конце к груди доктора.
Тот вытаращил глаза и замычал под слоем скотча, закрывающего его рот. Крохотная пила в нескольких миллиметрах от тела вдруг взяла и утихла. Крупные капли пота катились по страдальчески сморщенному лицу эскулапа. И вдруг, Друг снова запустил эту адскую машину. Меня замутило. Скотч, в котором сострадания, похоже, было не больше, чем в бутылке виски, следил за манипуляциями своего коллеги. В руках Скотч держал рулон широкой клейкой ленты.
Когда из-под ножа брызнула кровь, я мигом выскочил вон. Прямо в коридоре меня вырвало. Ярко-алая кровь среди ослепительной белизны по-настоящему испугала меня. Хотя я никогда не боялся вида крови.
Я вытер губы тыльной стороной ладони и полез в карман за сигаретами. Меня все еще трясло. Все это было настолько… непривычно, что я даже не знал, как реагировать на происходящее.
Они вернулись минут через двадцать. Я покорно сидел в машине и курил свою третью по счету сигарету. Ничего не говоря, Друг открыл бардачок и вытащил небольшую флягу в кожаном чехле.
Пей.
Это был коньяк. Приятное тепло растеклось по желудку.
Скажи, что он жив, - хрипло произнес я, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Ну, конечно же, жив! – рассмеялся Друг. – Мы только н е м н о г о его попугали.
Зачем?
Затем, что он кое о чем знал. И о чем теперь знаем мы.
О чем?
Друг сделал вид, что не слышал вопроса.
А когда в с е к о н ч и л о с ь, Скотч наложил ему повязку.
Тут я не выдержал и заржал самым своим истерическим смехом: можно только представить, что это была за повязка!
У нас примерно три часа форы. – сказал Друг Скотчу. – До т о г о к а к о н с п о х в а т и т с я, нам будет чем заняться.
Скотч только кивнул. Я еще ни разу не слышал, как звучит его голос. А может, он немой?
Мы сидели в номере Друга. Самый длинный день в моей жизни был близок к своему завершению. Друг ждал какого-то звонка, это все, что мне положено было знать. Скотч уже целую вечность смотрел в окно на темнеющее небо. До чего же странный человек. Я же читал последний номер «Крайм Ньюс», что нашел на журнальном столике. Савенко выдвигал смелую версию убийства директора банка, козлов, как всегда, был блистателен и ироничен, Валера Бодрицкий утомлял философскими измышлениями на тему: «куда катится наш несчастный мир», и я поспешил пролистнуть его раздел. Федоров давно уже хочет заменить его кем-нибудь другим, и когда подвернется подходящий случай, как например, с Козловым, обязательно это сделает.
Тихая трель мобильного телефона заставила меня оторваться от чтения. Друг поднес к уху трубку.
Да. Хорошо. Отлично, - скороговоркой выпалил он.
Что-то случилось? – поинтересовался я.
Друг лишь улыбнулся и набрал какой-то номер.
Хало, Юрген, - поздоровался он с кем-то на другом конце провода, если, конечно, слово «провод» подходит для мобильной связи. – Я…я вундербар…
Дальше друг так быстро заговорил на немецком, что я, хоть и учил когда-то в школе этот язык, ничего не смог понять, кроме того, что случилось какое-то событие, требующее присутствия этого самого Юргена и его людей.
Расскажи, - попросил я Друга после того, как он окончил разговор.
Человек, который всегда мне доверял, только усмехнулся. Меня уже начала раздражать эта усмешка.
• Но откуда такое нетерпение? – он подошел и сел рядом. – По завершению ты обо всем узнаешь. Именно для этого ты здесь.
Знаю, - я состроил обиженную мину. – Но мне интересно не п о т о м, а с е й ч а с.
Что именно? – Друг был настроен иронически.
Уже раз в двадцатый я сегодня слышу, что вечером что-то случится. Уже вечер.
Вечером ты, как и обещал, идешь на концерт Синильги. А после концерта…
Улетаю?
Нет, после концерта я обо всем тебе расскажу.
Точно?
Разумеется.
Скажи, а Синильга, она никак не связана с махинациями Февральского?
Да нет. – лицо Друга стало серьезным. – Бедная девочка только лишь пешка в этой чудовищной игре, что ведет Февральский уже несколько лет. Надеюсь, сегодня-завтра все закончится. А теперь слушай внимательно, - Друг посмотрел мне прямо в глаза, дав почувствовать всю важность момента. – После концерта один из моих людей проводит тебя сюда, в номер. Ты закроешь дверь на замок, выключишь свет и будешь ждать нас. И никакой самодеятельности. Не делай глупостей. Я не хочу, чтобы мой друг погиб.
У меня по спине пополз предательский холодок. Только сей час я понял, на сколько все серьезно.
Хорошо, - пообещал я ему. – Буду слушаться тебя во всем. Если… так нужно.
Да уж поверь!
А откуда ты так хорошо знаешь немецкий? – спросил я. – И кто этот Юрген?
Снова вопросы, - усмехнулся Друг. – Сильно же в тебе журналистское начало. Ну хорошо. Юрген – агент Интерпола. Злодеяния Февральского не ограничиваются территорией нашей страны.
Я тут же вспомнил о найденной у Сергея карте.
Послушай, - обратился я к Другу, - если речь идет о Германии, то тебе не помешает кое-что знать, - и я поведал ему о карте.
Когда я упомянул о помеченных фломастером населенных пунктах, Друг вскочил со своего места.
О, Боже! – он хлопнул себя по лбу. – Скотч, ты слышал?
Мастер клейкой ленты также был озадачен. Об этом я мог судить по удивленному выражению его лица. Он даже рот открыл.
Теперь все ясно, все ясно! – Друг пребывал во взвинченном состоянии.
Да что тебе ясно, черт возьми! – не выдержал я.
Все, – друг широко улыбнулся, - теперь они у нас вот где! – он сжал кулак. – Все до одного!
Ночь
плачет дождем,
Швыряя на землю
Холодные стрелы –
Потоки печали.
Мы снова вдвоем…
На сцене она была еще прекраснее и таинственнее. Тяжелые пряди цвета воронова крыла, вскинутые в каком-то отчаянии руки. «Бедная девочка только пешка в чудовищной игре…» волшебный голос Синильги, усиленный мощными динамиками, лунным светом струился со сцены, обволакивая каждого из нас. Вокруг меня бушевало море эмоций и света: зрители жгли спички, свечи, бенгальские огни и свои сердца.
Рядом со мной теперь вместо Друга и Скотча находился долговязый субъект с длинными спутанными волосами потомственного «гранжера». Он должен был проводить меня после концерта в номер.
Шоу было потрясающим, но я предпочел бы сейчас находиться рядом с парочкой из «Своры». Возможно, именно сейчас, когда я слушаю, как поет Синильга, Друг и Скотч рискуют своими жизнями.
Вновь желто-серые дни.
Те, что теряются в вечности.
Просто зажмурься
И глубже нырни
В темные воды
Реки-бесконечности…
Меня удивило, что к этому делу причастен Интерпол. Престарелый гомосексуалист Переверзев, благородный бандит Друг и международная организация уголовной полиции. Неплохое сочетание. Вероятно, Февральский прокручивает свои темные делишки в тех немецких городах. Сергей с Дашей также собирались в Германию. Все эти обстоятельства, несомненно, связаны между собой. А Синильга? Она-то здесь при чем? Я посмотрел на сцену, где теперь горел огромный костер. Разведенный специалистами по эффектам. Балет исполнял какой-то древнеславянский танец. Самая юная весталка держала в руках микрофон, охваченный зеленым колдовским пламенем. На заднем плане гигантский экран являл собой звездное небо.
Из покон веков
в небо пялятся
Старцы ветхие,
Дети малые,
да еще тайком –
Красны девицы.
Угадать хотят
счастье верное,
Загадать по падучей
желание…
Все произошло внезапно. Мой долговязый телохранитель вдруг дернулся и уронил голову на грудь. Одновременно кто-то прошептал мне в ухо:
Одно лишнее движение, и с тобой произойдет тоже самое.
И что-то холодное уперлось мне в позвоночник.
А теперь – идем.
Но… я не успел досмотреть концерт… - пролепетал я неизвестно почему.
Э т о н е с а м о е с т р а ш н о е, что произошло с тобой.
“Друг, ты был прав. Сто раз прав”, - подумал я.
Покинув концертный комплекс, мы направились на автостоянку. Я узнал своего конвоира. Это был тот самый бледнолицый субъект, доставивший меня из больницы к Февральскому. Он был все так же безукоризненно одет.
Я смотрю, ты так и не успел загореть, - попытался было пошутить я.
Шутка не удалась – меня больно ударили по печени.
Эй, гаденыш! А ну, оставь его в покое!
Я, находящийся в эту самую минуту в крючкообразном состоянии, медленно разогнулся и посмотрел в ту сторону, откуда донесся голос. Желтый, злобный, отдуваясь, словно паровоз, к нам спешил мой старый приятель Витек Довбуш.
А, ну, оставь его! - кричал он.
О нет, только не это! – прошептал я.
Это еще что за явление? – спросил у меня бледнолицый.
Это мой знакомый. Не трогай его, он здесь ни при чем.
Не очень удачный день для твоего знакомого, - коротко хохотнул злодей.
Витек! – изо всех сил заорал я. – Беги! Беги-и!
Чего это вдруг я должен убегать? – поинтересовался Витек, подбежав к нам.
Он тяжело отдувался, крупные градины пота катились по лицу.
Леха, у тебя проблемы? Эта скотина чего-то хо…
Удар пришелся прямо в горло, и Витек желтой горой осел на землю.
Нет, это у тебя проблемы, пузатый, - бандит брезгливо пнул Довбуша в живот, от чего тот хрюкнул.
Придурок, ты мог мне шею сломать, - пробуя встать, пропищал мой незадачливый спаситель.
В следующий раз так и сделаю, - пообещал бледнолицый. – А теперь, мальчики, мы немного прокатимся.
Куда это? – Витьку все же удалось принять вертикальное положение, он держался за горло и слегка пошатывался. – Никуда я не поеду. Что это за хренотень такая?! Гордеев, может, ты объяснишь, что здесь происходит?
Витек, сзади! – я увидел, как материализовавшийся откуда-то прямо из воздуха злодей заносит дубинку на головой моего приятеля.
Еще один бандюган, видно, стоял за моей спиной. «Вот, гад», - подумал я, проваливаясь куда-то в темноту.
