«Эй,
вратарь, готовься к бою!»
Эта
история случилась в далёкие 70-е годы, в
пору моего насыщенного разноцветного
казанского детства.
Четвертый
учебный год начался для меня с неприятной
неожиданности: лучший друг одноклассник
Валерка Денисов перешел в другой класс
—
из «А» в «В». Дело в том, что классным
руководителем 4«В» назначили Зою
Ивановну, у которой когда-то училась
мать Валерки. Без него своей жизни в
«А»-классе я уже не представлял, а потому
тоже попросился в новый класс. Бывшие
одноклассники, встречаясь со мной в
коридорах школы, года два укоряли:
«Предатель, предатель...»
Однако
в новом классе мне была уготована
непростая жизнь. Валерке было попроще,
ибо его мать работала учителем в нашей
школе. Большинство учеников 4«В» были
знакомы между собой с самого раннего
детства: их переселили из каких-то
бараков с Суконной Слободы. Многие байки
о прошлом так и начинались: «Когда мы
жили в Старых бараках...» «Мазу» в классе
держали двое: Шамиль Хайбуллин, по кличке
«Шампунь», и Толя Коровин, по кличке
«Куцый». Между собой «авторитеты» класса
были не очень, у каждого имелись свои
«приближенные». Куцый, вдобавок, был на
год старше остальных учеников.
Решающее
значение для веса в коллективе имело
наличие старших братьев или просто
«наставников». Так и говорили: «Он ходит
с таким-то». «Такой-то», разумеется,
должен был принадлежать к числу «блатных»,
как они себя называли. Хулиганьё
обитало повсюду, их дух, своеобразная
субкультура, казалось, были разлиты в
воздухе той, прежней Казани. «Нормальный»
пацан стремился
выглядеть приблатненным, культивировал
в себе бойцовские качества — бесстрашие,
агрессивность и умение драться.
Косили
под гопников почти все казанские пацаны.
Общепринятыми
были наглое выражение лица и даже
походка: ходить полагалось не спеша,
вразвалочку, чуть скосив стопы внутрь,
руки непременно в карманах. Желательно
что-нибудь жевать или курить, время от
времени сплевывая на землю. Хрипловатый
смех звучал толчками и напоминал кашель.
Слова произносили немного в нос,
растягивая и гнусавя. Некоторые пацаны
свой «базар» тренировали специально.
Так и слышится хрипяще-зловещее шипение
детским, еще не сломавшимся голоском:
«Ну, ты, ч-чё-о, деш-ш-шёвка, блин, в натуре,
а?! Ты, чушпан, на кого хвост пружинишь?
Чё, вальты загрызли что-ли? Сма-а-ррри у
меня, марёха, ща бампер сверну! Пойал?!»
Комментарий для непосвященных: «чушпан»
— кастрированный поросенок, «марёха»
— тот, кого морят, унижают, гнобят. Но
что означает фраза «вальты загрызли»,
честно говоря, забыл. Или более
«продвинутая», явно подслушанная у
отсидевших старших братьев или корешей
фраза: «Забейся в кураж, вша подшхоночная!»
(«шхонками» на зонах называли койки).
А дворовые
песни! Это было нечто совершенно
удивительное! Их исполняли толпой в
унисон с особым выражением и упоением,
в сопровождении трёх гитарных аккордов.
Умение бренчать на гитаре, пусть и крайне
примитивно, тоже приветствовалось и
почиталось.
Массовые
драки гопников здорово отравляли
духовную атмосферу города. Позднее, в
Перестройку, даже появилось определение
«казанский феномен»: объявление войн,
заключение союзов, перемирий. Целая
система. И сталкиваться с этим, в той
или иной степени, приходилось почти
каждому казанскому мальчишке. Иногда
«боевые действия» приобретали немалый
размах — десятки бойцов с каждой стороны
в рукопашной схватке. Боестолкновения
«шабла́
на шаблу» нередко завершались очень
печально, в дело шли палки, кастеты, цепи
(бейсбольными битами тогда еще не
торговали). Словом, с наступлением
темноты на улицу лучше было не выходить.
Патрулирование пацанами своих владений
называлось «моталками». На стенах домов,
заборах, в общественном транспорте
часто красовались надписи: «Такие-то»
— козлы, «такие-то» — короли (вместо
слова «короли» обычно изображалась
корона)», из которых можно было понять,
какой район с кем враждует. Группировки
были подчеркнуто интернациональными:
«честь улицы» превыше всего. Не
существовало у гопников и экстремистской
направленности — почти все они были
«пролетарского происхождения». Самой
крутой в городе, в пору моего детства,
считалась группировка «тяп-ляповских»
— с жилого микрорайона вокруг завода
«Теплоконтроль». Слава о ней «гремела»
далеко за пределами Казани.
Что за бес
вселялся в души обычных пацанов? Отчасти
понятно: подростковый максимализм,
«понты», бравада, общественный вызов,
желание привлечь к себе внимание. Плюс
ощущение силы, криминальная псевдо-романтика,
строптивость и агрессивность, как способ
защиты. Считалось: вежливость, учтивость,
доброжелательность — свидетельства
мягкотелости, слабости. А слабых бьют!
Вот и выпендривались пацаны друг перед
другом и всеми вокруг, как могли. И
незаметно, исподволь подобная норма
поведения становилась нормой.
Конечно,
большинство хулиганов впоследствии
как бы перерастали этот возрастной
недуг, да и служба в армии в его «исцелении»
служила хорошим лекарством. Повзрослев
и посерьёзнев, вчерашние гопники шли
работать, заводили семьи, некоторые
даже получали высшее образование. Хотя
и немалое их количество ломали себе
судьбы: вставали на «кривую дорожку»,
попадали в тюрьмы или спивались.
У
меня, к сожалению, ни старших братьев,
ни корешей из блатных не было.
В новом классе я, осмотревшись, сразу
оценил, что кое-кто из пацанов незаслуженно
ставил себя выше меня только потому,
что учился в нем с первого класса.
Изменить подобный «статус-кво» и
продвинуться вверх по пацанячьей
иерархической лестнице можно было
только одним путем — через драку или,
как мы говорили, «махач».
И
он вскоре случился! Сцепились из-за
какого-то пустяка с Ильгизом Гадельзяновым,
по кличке «Грузин». Зачастую конфликты
ограничивались агрессивной риторикой,
угрозами и толчками друг друга в грудь,
несмотря на провокационные подбадривания
«болельщиков». Грузин ставил себя выше
меня, поэтому первым, как мы выражались,
«вклеил промеж ушей». Необходимо было
либо ответить, либо проглотить, фактически
сдавшись. Но Грузин явно переоценил
свои силы. После короткого динамичного
махача он неожиданно закрыл лицо руками
и заплакал: я удачно попал ему в глаз.
Это означало победу. Меня, еще не остывшего
от схватки, не разжавшего кулачки, стали
хлопать по плечам Шампунь с Куцым:
«Молодец! Молодец!»
Но
на наших будущих отношениях с Грузином
тот махач никак не отразился. Просто
Ильгиз (а вместе с ним и другие обитатели
«его» ниши в «табеле о рангах») сделал
для себя правильные выводы, а я уверенно
шагнул на одну ступеньку вверх. Вскоре
мы и вовсе стали с ним приятелями: нас
объединил жгучий интерес к футболу и
хоккею.
*
* *
Умение
играть в футбол и хоккей, разбираться
в них тогда тоже было обязательным для
любого уважающего себя казанского
пацана. Иногда можно было заиметь
авторитет, просто хорошо играя. Безусловным
авторитетом слыл среди нас игрок от
бога, мой бывший однокашник по «А»-классу
Эдик Маматов. Он был одинаково силен и
в футболе, и в хоккее — во дворе всегда
побеждала та команда, за которую играл
Эдик. Впоследствии Маматову даже удалось
поиграть в «Рубине». Но громкой карьеры
в спорте Эдик не сделал, поскольку
«Рубин» никогда не играл в высшей лиге
чемпионата СССР (это было задолго до
звездного восхождения казанской
футбольной команды в «постсоветские»
времена).
«Рубин»!
«Рубинчик»... Любимая команда моего
детства была настоящей, городской.
Никаких легионеров, все игроки жили в
Казани, тут же тренировались, на зимние
сборы выезжали, максимум, в Сочи. В 1971
году, к нашему великому разочарованию,
из «Рубина» в киевское «Динамо» перешел
кумир казанских болельщиков Виктор
Колотов — он родился и вырос в Юдино,
пригороде Казани. Мы всё твердили
обиженно: «Предатель! Предатель!» Но,
конечно же, Колотов никогда бы не вошел
в историю советского футбола, останься
он в «Рубине» — завсегдатае второй
лиги. Через три года киевское «Динамо»
во главе с капитаном Виктором Колотовым
впервые в истории взяло Кубок кубков и
Суперкубок УЕФА. Потому и Казань была
сопричастна к этому знаменательному
успеху — мы в этом нисколько не
сомневались! С того момента я стал еще
и страстным болельщиком киевлян в высшей
лиге. К слову, мне сейчас порой не верится,
что я воспринимал украинскую команду,
как родную.
Но болеть за «Рубин» менее
эмоционально не перестал. Как я плакал,
когда в 1973 году свердловский «Уралмаш»
из-под носа увел путевку в первую лигу,
хотя почти весь сезон «Рубин» шел на
первом месте в своей группе! Зато как
был счастлив, когда на следующий год
«Рубинчик» героически пробился в первую
лигу! Я много лет хранил номер газеты
«Комсомолец Татарии» со статьей-передовицей
«Мы в первой лиге!» Любимцем казанской
«торсиды» той поры был Мурат Задикашвили
— небольшого роста, юркий, лысенький
грузин, он всегда бился и цеплялся за
мяч до последнего. Некоторое время я
даже носил во дворе его имя в качестве
псевдонима.
Казанская
хоккейная команда со сложным названием
«СК (спортивный клуб) имени Урицкого»,
будущий «Ак Барс», тоже обитала во второй
лиге чемпионата СССР. Меня всегда умиляли
подобные посконные «совковые» названия,
ведь даже скандировать имя любимой
команды, в отличие от «Рубина», на матче
было невозможно. Болельщики произносили
проще: «Скаурицкий». Правда, в СССР были
команды, имевшие имена и похлеще:
казанский «Спортивный клуб имени
Воровского» (в простонародье,
«Скаворовско́й»),
баксанская «Автозапчасть», рязанский
«Станкостроитель», или (не падать!)
красноярский «Экскаватортяжстрой»
(регби).
Любую
ровную полянку мы превращали в футбольное
поле, воротами служили камушки или
школьные портфели. А зимой расчищали
снег, используя его для строительства
бортов, и заливали уже собственную
хоккейную площадку. Воду таскали вёдрами
из квартиры Фархада — он жил на первом
этаже (ох, помню, и наплескали мы у него,
пока мать была на работе!). Штангами
ворот становились сложенные стопками
кирпичи. Для прочности конструкции их
обливали водой, но «ворота» оставались
без перекладины, а площадка — без задних
игровых зон.
Осенью
1972 года состоялась историческая,
незабываемая хоккейная серия матчей
СССР — Канада. Описывать колоссальный
интерес к этому захватывающему спортивному
зрелищу после показа фильма «Легенда
номер 17» излишне. К сожалению, прямых
репортажей из Канады тогда не велось:
власти трогательно заботились о здоровом
сне трудящихся, и сидеть в ресторанах
или смотреть телевизор после 23-00 не
полагалось. Счет уже сыгранного накануне
матча узнать было неоткуда, поэтому
репортаж в записи на следующий день
фактически превращался в прямой.
Мы
бредили этими играми. Конечно, прекрасно
знали и любили своих хоккеистов —
Михайлова, Петрова, Харламова, Якушева,
Мальцева, Рагулина, Васильева, Третьяка,
Анисина и других. Их постоянно показывали
по телевизору, их имена были на слуху.
Но вот канадцы... Задиристые, волосатые,
без касок, с выбитыми передними зубами,
постоянно что-то жующие — они идеально
походили на гопников. Неудобно вспоминать,
но именно канадские, а не советские
хоккеисты стали тогда нашими настоящими
кумирами. К тому же суперсерию, пусть и
с минимальным перевесом, все-таки
выиграли «Кленовые листья»: Кен Драйден,
грозный Фил и Тони Эспозито, счастливчик
Хендерсон, забивший победную шайбу
серии, костолом Боби Кларк, Халл, Стив
Курнойе, двое братьев Маховличей, забияка
Паризе... За право носить имя кого-нибудь
из канадских профессионалов шли упорные
споры. Тогда же я сменил свой псевдоним
«Мурат Задикашвили» на «Питера Маховлича»,
но этим громким именем канадского
нападающего меня удостоил сам Эдик
Маматов!
К
сожалению, из-за тех же канадцев стало
входить в моду драться прямо на площадке
во время игры (до этого невыясненные
спорные моменты оставляли для разборок
после матча). Тогда же я впервые услышал
выражение «жевательная резинка». Крайне
редкие случаи появления у кого-то из
пацанов этой вожделенной резинки
становились настоящим событием: на
обжёвки выстраивалась очередь, поэтому
даже самый маленький кусочек «жвачки»
ценился на вес золота. Кому жвачки не
доставалось, всё равно во время игры в
хоккей совершали энергичные жевательные
движения.
Ежегодно в нашей школе №90
проводились чемпионаты по параллелям
классов. Зимой — по хоккею, весной — по
футболу. Организатором и куратором этих
соревнований был физрук Леонард
Георгиевич Качалич. Позже, во многом
благодаря его стараниям, в нашей школе
появился специализированный футбольный
класс. Каждую зиму под его руководством
во дворе школы ставилась хоккейная
коробка с деревянными бортами, полевой
разметкой и настоящими железными
воротами с сеткой-рабицей. Весной
площадку демонтировали.
Леонард был несколько грубоват,
даже хамоват и требовал спортивных
результатов. Он пользовался большим
уважением у гопников — они часто заходили
к нему, и Леонард их, в отличие от других
учителей, не прогонял. Со стороны казалось
странным: серьёзный мужчина, преподаватель,
а якшается с хулиганьём. На самом деле,
Леонард ненавязчиво, доходчиво, с
грамотным использованием «базара»
наставлял их на ум-разум. И они слушали
физрука. Не слушались, но хотя бы слушали,
что уже было немало.
Моей страстью был последний
рубеж — ворота! И хотя я умел неплохо
повозиться и с мячом, и с шайбой, на
чемпионатах школы всегда стремился во
вратари. «Эй, вратарь, готовься к бою!»
Именно к бою! Невозможно описать тот
азарт и страсть, с которыми бились пацаны
за спортивную честь класса! Я не любил
играть в хоккейной маске: дышалось с
трудом, видимость плохая. Удобных масок
тогда не продавали — так, пластмассовая
штамповка на резинках. Поэтому регулярно
получал увесистым мерзлым куском резины
в лицо. Даже как-то раз зуб шайбой выбили.
Не беда: прибежав домой, выплюнул зуб,
отполоскал кровь и... понесся доигрывать
матч.
Попасть в сборную класса почиталось
за честь. Валерка по своим игровым
кондициям до уровня сборной не дотягивал.
Капитаном и футбольной, и хоккейной
команд «В»-класса был еще один «авторитет»
Ринат Латыпов, по кличке «Срих» — он
отбирал кандидатов в основной состав.
Однако места в «основе» для меня поначалу
тоже не нашлось: в воротах уверенно
обосновался «старожил» класса Юрка
Тимофеев, по кличке «Макар». Помню, как
я впервые пришел на матч футбольного
чемпионата школы с участием 4«В» и своего
бывшего «А»-класса. Чтоб доказать
«профпригодность», я придумал хитрость,
дальновидно прихватив с собой вратарские
перчатки. За «А»-шников в центре нападения,
как всегда, играл Эдик Маматов. Покуражился
он на славу: шесть или семь голов на
любой вкус — мастер, что и говорить.
Разгром моего нового класса был тотальным
и безоговорочным. Леонард свистел и
свистел, указывая на центр поля.
Но даже в этой ситуации Срих не
заменил в воротах Макара. Моя же хитрость
заключалась в следующем. Ворота были
без сетки, простая футбольная рама. Я
встал за Макаром и одновременно с ним
тоже прыгал за летящим в наши ворота
мячом. Причем половину пропущенных им
«банок», как мы называли голы, я взял!
Более того, громко, чтоб слышал Срих,
стал подсказывать Макару: «Потерял
ворота!», «Немного вперед — сузь сектор!»,
«Не сиди на месте, вперед на перехват!»,
«Эта «свеча» — твоя, пошел!» и так далее.
Любой вратарь поймет, о чем идет речь.
Тем более, во дворе и в бывшем классе я
часто играл против Эдика и лучше знал
его манеру игры. Макар сперва огрызался,
грубил, мол, «отвали!», «задрал!» или,
как еще у нас выражались, «без сопливых
скользко!» и тому подобное. Но потом,
осознав мою правоту, стал следовать
указаниям. Я же после проигранного в
пух и прах матча сказал Сриху всего одну
фразу: «Ну, чё? Ты, в натуре, всё понял?»
Поэтому вскоре оказался в воротах
сборной класса, даже махача с Макаром
не случилось.
* * *
Мало-помалу
я вживался в новый коллектив класса.
Играл и разбирался в хоккее и футболе,
мог грамотно «вклеить промеж ушей»,
умел правильно «базарить». Но
главным моим козырем была хорошая учёба.
Это ерунда, когда утверждают, что
отличников морили только за успеваемость.
Точнее, если от этого не было пользы для
других. Но я не жмотился: и домашку дам
скатать, и на контрольной списать, и
подскажу на уроке, и шпаргалку, когда
надо, по возможности, пришлю. Словом,
сплошная выгода.
Шампунь, приходя утром в школу
до начала первого урока, говорил мне
только одно слово: «Быстро!» Это означало,
что нужно было быстренько дать ему
списать, разложив на подоконнике коридора
тетради с домашним заданием в нужной
последовательности. И поначалу приходилось
мириться с таким неуважительным к себе
отношением. Дети жестоки и часто
безрассудны, особенно, как я заметил, в
раннем подростковом периоде. К старшим
классам мозги постепенно заполнялись
разумом, отношения между учениками
становились более уважительными.
Куцый относился более дружелюбно.
Он долгое время сидел у меня за спиной,
поэтому со списыванием вообще проблем
не возникало. Коровин не раз благодарно
говорил мне: «О, Пецца — друг детсца!».
Впрочем это не помешало ему как-то раз
на уроке прожечь мне штаны, подложив на
стул зажженную спичку. Но это мелочь,
типа «шутка». Куцый был из многодетной
неблагополучной семьи, его мать не
работала, а отец, бывший фронтовик,
крепко выпивал. Толька слыл злым и
жестоким гопником, постоянно кого-то
«отоваривал» (бил), «обшакаливал»
(отнимал деньги) и, понятное дело, курил,
многие его боялись. Он единственный из
класса не был принят в пионеры. Кое-кто
из старших гопников обзывал Куцего
«октябрёнком», но из нашего класса на
подобный «комплимент» в его адрес не
отваживался никто: «промеж ушей» можно
было схлопотать железно.
И
Шампунь, и Куцый, конечно же, входили в
состав футбольно-хоккейной сборной
«В»-класса. Мы
неизменно проигрывали «А»-классу и в
футбол, и в хоккей, противостоять Маматову
было невозможно. Однако разрывы в счёте
год от года неизменно сокращались. В
седьмом классе счёт в футбольном матче
с нашим принципиальнейшим соперником
и вовсе долго держался ничейным — 1:1.
Неужели выстоим и сотворим сенсацию?
Но нет... Под занавес игры в мои ворота
влетели две «банки», причем не авторства
Маматова — он лишь выдавал идеальные
голевые передачи. Я, кстати, так и остался
хорошим раздражителем для своих бывших
одноклассников, поэтому они старались
забить мне изо всех сил.
Эдик, забив гол, никогда не
торжествовал: скакал, как обезьяна,
истошно орал «го-о-ол!» или просто победно
вскидывал руки. Он с невозмутимым видом
возвращался на свою половину поля —
дескать, произошло что-то существенное?
Впрочем своим одноклассникам радоваться
не запрещал. Мы же, в очередной раз
продув, не забывали напомнить: «Ну, чё,
блин, радуетесь-то? Да если б не Маматов...»
Обычно мы занимали вторые места, обыгрывая
остальные три параллельных класса.
Где-то с восьмого класса Эдика
стало видно всё реже и реже: он много и
упорно тренировался, собираясь перейти
в футбольную спортшколу. Во дворе он и
вовсе прекратил играть, поскольку в
спортивном отношении перерос всех на
два порядка, и «барахтаться» с нами —
только риск травму получить.
И вот, с волнением узнаем: на
матче хоккейного первенства школы (шел
восьмой класс) Маматов за «А»-шников
сыграть не сможет (он уезжал на какие-то
соревнования). Неужели у нас появился
реальный шанс впервые в истории стать
чемпионами?
Матч начался. М-да, без Эдика
сборная «А»-класса — совершенно не то!
Я стоял, как лев, мои ребятки носились,
как угорелые! И счёт всё рос и рос — в
нашу пользу! Первые два периода закончился
с разрывом в пять или шесть шайб! Это
почти победа! Счастливый Шампунь после
свистка на второй перерыв, понесся к
моим воротам и сходу заключил меня в
крепкие объятия. Прикатили все игроки
— и Куцый, и Грузин, и Срих, и Макар... И
все меня обнимать! Я пребывал в приподнятом,
почти победном настроении. Если так
продолжится и дальше, то мы не просто
выиграем, а подотремся «А»-шниками,
отомстив за все обиды и поражения прошлых
лет. Вот ваша истинная цена без Эдика
Маматова — ломаный грош, бё-ё-ё!
Но... Что случилось со мной в
третьем периоде, я до сих пор не могу
объяснить даже себе самому. Наваждение!
Потому как посыпалось всё: любой точный
бросок по моим воротам — гол! Бросок —
гол! Бросок — гол! Разрыв в счёте стал
неумолимо сокращаться. Ё-моё! Когда же
конец матча?! А «А»-шники вошли в раж! До
сих пор перед глазами их тройка нападения.
Я умоляюще смотрел на них, будто просил:
ну, не надо мне забивать! Вы ж сами видите:
со мной что-то произошло! Ведь мы же
когда-то учились в одном классе! Смешно?
До конца матча времени оставалось
совсем немного. Счёт сравнялся. Ладно,
ничья так ничья — хрен с ней! Победная
шайба «А»-шников влетела в мои ворота
вместе с финальным свистком. Они
торжествовали. Всё, мы продули... Наши
перемахнули через борт, накинули на
себя куртки и, не глядя в мою сторону,
стали снимать коньки. Мне переобуваться
не надо: я играл в огромных отцовских
валенках с самодельными наколенниками,
ведь ни хоккейных щитков на ноги, ни
широких вратарских клюшек купить тогда
было невозможно. Я подошел к раздавленным
поражением одноклассникам и, постояв
минутку, что-то вякнул. Шампунь поднял
на меня полные слёз глаза и сказал всего
одну фразу: «Из-за тебя проиграли!» Ни
матов, ни оскорблений.
Что
я могу сказать? Шамильчик, дорогой!
Куцый! Срих! Пацаны! Я всю жизнь переживаю
тот матч! Встретив меня, Эдик высокомерно
изрёк: «Ну, вот видишь, мои ребятки и без
меня вас «сделали»!» Крыть было нечем,
только жалко блеять. Впрочем победители
всё же поведали Маматову о ходе матча.
О том, как по всем статьям уступали по
ходу матча, о том, как нежданно-негаданно
в третьем периоде пошла «лажа» у Муратова,
хотя вначале он был почти непробиваем.
* * *
Количество
девятых классов, в сравнении с восьмыми,
уменьшалось на один. Наиболее одиозным
ученикам давали понять, что в девятый
их не возьмут, предлагая загодя подыскать
какое-нибудь ГПТУ. Из
нашего класса тогда как раз и «попросили
на выход» Куцего с Шампунем. Уходили
и те, кто выбирал для дальнейшего
образования техникумы или творческие
училища (музыкальное, художественное
или хореографическое). В результате,
один класс попадал под сокращение и
расформирование.
Все
мы тогда волновались, задаваясь тревожным
вопросом: какой же класс расформируют?
Решал по весне педсовет школы. По иронии
судьбы, им оказался мой бывший «А»-класс,
а некоторые его ученики, переведенные
к нам в «В», вновь стали моими
одноклассниками. Особенно я радовался
«воссоединению» с Камилем Зайнутдиновым,
по кличке «Камбал», и Толей Таборкиным,
по кличке «Ба́клый».
Камбал с Баклым впоследствии существенно
усилили нашу сборную. Позже из пяти
восьмых классов в нашей школе стали
вообще оставлять только три девятых,
что существенно стимулировало интерес
к учебе и хорошему поведению для желавших
оставаться учиться в школе.
А пока грядущий футбольный
чемпионат становился прощальным для
доживавшего свои последние недельки
«А»-класса. К тому же уходил в спортшколу
Эдик Маматов.
Матч между нашими классами был
расписан последним: Леонард будто
чувствовал, что он станет решающим. До
этого мы с ними шли «ноздря в ноздрю»,
привычно успешно разобравшись с тремя
остальными классами. Хотя нет, «А»-класс,
по-моему, потерял очко, сыграв с кем-то
вничью. Или у нас была лучше разница
забитых и пропущенных мячей, ведь все
три матча «А»-шники опять играли без
Маматова. Не помню, хоть убей! Помню
лишь, что в том последнем матче нас
устроила бы и ничья. Эдик заранее попросил
физрука застолбить дату и не менять ее,
пообещав вырваться сыграть прощальный
матч за родной класс.
Уважаемый читатель, наверное,
уже вздохнул, сморщив лоб: «Ну, конечно
же, по законам жанра «В»-класс должен
выиграть!» Позвольте, позвольте... Как
говорится в игре «а ну-ка, отыщи!»,
«тепло», но не «жарко». Выиграть «А»-класс
с Эдиком Маматовым, похоже, было невозможно
в принципе!
И
вот долгожданный день матча настал!
Начали они, как обычно, не спеша. К тому
же Маматову суетиться, играя на таком
низовом уровне, было не к лицу. Всему
свое время, в том числе, и победным голам.
Мы же стояли насмерть. Время шло, а голов
не было — ни в мои, ни в «А»-шные ворота.
Но вот Грузин
каким-то чудом вчистую отобрал у Эдика
мяч, вот Срих опередил его на перехвате,
вот жёсткое игровое столкновение
закончилось для Маматова обидным
падением с поднятием целой тучи пыли
(на таких стрёмных полях он играть уже
отвык). Чувствовалось: Эдик начал
нервничать. Свисток на перерыв — 0:0!
Срих, помню, вскинул вверх руки: первый
тайм выстояли!
Второй тайм продолжился по тому
же сценарию: «время идет — а любовь не
приходит»! Эдик опять завалился, задрав
ноги. Кто-то из болельщиков (а их тогда
пришло немало) засмеялся и подколол
его: «Ну, чё копыта-то развалил, вставай,
давай!» Вскоре последовали широко
известные в таких ситуациях приёмы —
навязчивые апелляции «звёзд» к судьям
и выпрашивание пенальти («пендаль», на
нашем сленге). Маматов один раз что-то
недовольно кинул Леонарду, судившему
тот матч, второй, третий. Наконец Леонард
не выдержал и громко выдал ему,
принципиально перейдя на «вы»: «Я сейчас
Вас выгоню с поля!»
Минуты таяли мучительно долго.
Прекрасно помня недавнюю зимнюю
«трагедию», мы боялись даже думать о
почти нереальном: положительном для
нас результате и, как следствие,
чемпионстве. Эдик начал орать на своих:
то не так, это не так. Ну а что ты, дорогой,
хотел от дворовых «чайников»? Ты же
вырос с ними и знаешь их, как облупленных!
Счёт по-прежнему 0:0. В нашу пользу.
Конечно, случайный гол, или «дурачок»,
мог залететь в наши ворота в любой момент
— многострадальная сборная России, к
примеру, знает это «как Отче наш». Но я
в тот день тащил всё, мяч просто-таки
лип к моим рукам! Однако «дурачок» мог
залететь и в их ворота — на то он и
«дурачок». Маматов стал мочить по нашим
воротам со всей дури из любого положения,
не видя более разумных игровых решений
— в тот момент он ненавидел своих
неумелых одноклассников. Но прицел у
него явно сбился: то был воистину «не
день Бекхэма»!
Финальный свисток! Ничья,
равносильная для нас победе! Ура! Мы —
чемпионы! Расстроенный вконец Эдик
начал агрессивно «наезжать» на Сриха
и Грузина, пришлось всей нашей команде
сгрудиться рядом: «Ты чё, в натуре, Пеле
хренов?! Вальты загрызли? Промеж ушей
захотел?» Только праздник «на нашей
улице» подпортил. Впрочем, Маматов был
настоящим спортсменом и взял себя в
руки, прекрасно понимая, что «после
драки кулаками не машут».
И вот, однажды произошло знаковое
для меня событие. Шампунь утром, как
обычно скомандовав «Быстро!», ожидал
тетради для списывания домашнего
задания. Я отрезал:
—
Не
дам!
—
Чё-ё-ё?!
— лицо классного авторитета вытянулось.
—
А
ты скажи «пожалуйста»!
Это был переломный момент. Шампунь
напрягся, но, посоображав пару секунд
в какую сторону развивать нестандартную
ситуацию, вдруг расслабился и миролюбиво
сказал:
—
Петя,
дай списать «домашку». Пожалуйста!
