Господи, сколько же в мире женщин боли таят в себе.
Каждую из миллиарда трещин в горькой и злой судьбе.
Каждую из миллиона ранок, каждую каплю слез.
Господи, дай им немного силы, пару букетов роз.
Сладкое утро и доброе завтра, восемь объятий в день,
Чай с поцелуем и кексом на завтрак, секс и вино в постель.
Господи, дай им другую руку, чтобы держать в своей.
И, я молю, прогони их скуку в сто одиноких дней.
Девять утра, прозвонил будильник. Хельга открыла глаза.
Зимнее утро. Прячась под пледом, как в свою норку лиса,
Медленно тянет себя с постели, ступни замерзли вмиг.
Мягкий палас и немножко лени. Утро зашло в тупик.
Сказочный кофе разбудит ворох мыслей, что жгут внутри.
Разве не этого хочет город, он - одинок, смотри.
Тысячи, тысячи многоэтажек, четко - спина к спине.
Небо коптится пылью и сажей, будто бы на войне.
Чайки кружатся над смердной кучей, море за сотней гор.
Это - такой же несчастный случай. Хельга глядит в упор.
Благо, списали на близорукость ей черноту страниц,
Что, исписав, нарвалась на грубость Божьих святых десниц.
Мы отвлеклись, возвратимся в кухню, Хельга стоит у окна.
Курит неспешно, вдыхая воздух (напомню, сейчас - зима).
Дым, став морозным тяжелым паром, с ветром умчался вдаль...
А за окном все опять по парам кутаются в февраль.
Хельга садится на подоконник, колени поджав к себе.
Снова сплетаются звуки гармоник - пение птиц и снег,
Скрипя под подошвами вновь посвящает песни холодной стране.
Хельга, опять обливаясь прошлым, дань отдает зиме.
Ноги спуская в холодное море снежинок, летящих вниз,
Она не прощает себе былое, сами не сбереглись.
Птицы наверх, одеяло - на пол, тело - с карниза в смерть.
Дьявол огромной и грубой лапой тащит в земную твердь...
Девять утра. Прозвонил будильник. Хельга открыла глаза.
В памяти сны о чудных молотильнях, режущих тело, скользя
Взад и вперед, искалечив кожу, кости смолов в труху.
Ну а под ней было тонкое ложе с сотней камней наверху.
Хельга встает и ползет на кухню, сон превращая в бред.
Не замечая на одеяле яркий багровый след.
Господи, сколько же в мире женщин, давших себя сломать.
Господи, как же успел ты Хельге снова проснуться дать?
