20 мин
Слушать

Горный мастер

Горный мастер - бажов павел петрович, сказка

Катя - Данилова-то невеста - незамужницей осталась.

Года два либо три прошло, как Данило потерялся, - она и вовсе из невестинской поры вышла.

За двадцать-то годов, по-нашему, по-заводскому, перестарок считается.

Парни таких редко сватают, вдовцы больше.

Ну, а эта Катя, видно, пригожая была, к ней всё женихи лезут, а у ней только и слов:

 - Данилу обещалась.

 Ее уговаривают:

 - Что поделаешь!

Обещалась, да не вышла.

Теперь об этом и поминать не к чему.

Давно человек изгиб.

 Катя на своем стоит:

 - Данилу обещалась.

Может, и придет еще он.

 Ей толкуют:

 - Нет его в живых.

Верное дело.

 А она уперлась на своем:

 - Никто его мертвым не видал, а для меня он и подавно живой.

 Видят - не в себе девка, - отстали.

Иные на смех еще подымать стали: прозвали ее мертвяковой невестой.

Ей это прильнуло.

Катя Мертвякова да Катя Мертвякова, ровно другого прозванья не было.

 Тут какой-то мор на людей случился, и у Кати старики-то оба умерли.

Родство у нее большое.

Три брата женатых да сестер замужних сколько-то.

Рассорка промеж ними и вышла - кому на отцовском месте оставаться.

Катя видит - бестолковщина пошла, и говорит:

 - Пойду-ка я в Данилушкову избу жить.

Вовсе Прокопьич старый стал.

Хоть за ним похожу.

Братья-сестры уговаривать, конечно:

 - Не подходит это, сестра.

Прокопьич хоть старый человек, а мало ли что про тебя сказать могут.

 - Мне-то, - отвечает, - что?

Не я сплетницей стану.

Прокопьич, поди-ко, мне не чужой.

Приемный отец моему Данилу.

Тятенькой его звать буду.

 Так и ушла.

Оно и то сказать: семейные не крепко вязались.

Про себя думали: лишний из семьи - шуму меньше.

А Прокопьич что?

Ему по душе пришлось.

 - Спасибо, - говорит, - Катенька, что про меня вспомнила.

 Вот и стали они поживать.

Прокопьич за станком сидит, а Катя по хозяйству бегает - в огороде там, сварить-постряпать и протча.

Хозяйство невелико, конечно, на двоих-то...

Катя - девушка проворная, долго ли ей!..

Управится и садится за какое рукоделье: сшить-связать, мало ли.

Сперва у них гладенько катилось, только Прокопьичу все хуже да хуже.

День сидит, два лежит.

Изробился, старый стал.

Катя и заподумывала, как они дальше-то жить станут.

Рукодельем женским не прокормишься, а другого ремесла не знаю".

 Вот и говорит Прокопьичу:

 - Тятенька!

Ты бы хоть научил меня чему попроще.

 Прокопьичу даже смешно стало.

 - Что ты это!

Девичье ли дело за малахитом сидеть!

Отродясь такого не слыхивал.

 Ну, она все ж таки присматриваться к Прокопьичеву ремеслу стала.

Помогала ему, где можно.

Распилить там, пошлифовать.

Прокопьич и стал ей то-другое показывать.

Не то, чтобы настоящее.

Бляшку обточить, ручки к вилкам-ножам сделать и протча, что в ходу было.

Пустяшно, конечно, дело, копеечно, а все разоставок при случае.

 Прокопьич недолго зажился.

Тут братья-сестры уж понуждать Катю стали:

 - Теперь тебе заневолю надо замуж выходить.

Как ты одна жить будешь?

 Катя их обрезала:

 - Не ваша печаль.

Никакого мне вашего жениха не надо.

Придет Данилушко.

Выучится в горе и придет.

 Братья-сестры руками на нее машут:

 - В уме ли ты,

Катерина?

Эдакое и говорить грех!

Давно умер человек, а она его ждет!

Гляди, еще блазнить (мерещиться. - Ред.) станет.

 - Не боюсь, - отвечает, - этого.

 Тогда родные спрашивают:

 - Чем ты хоть жить-то станешь?

 - Об этом, - отвечает, - тоже не заботьтесь.

Продержусь одна.

 Братья-сестры так поняли, что от Прокопьича деньжонки остались, и опять за свое:

 - Вот и вышла дура!

Коли деньги есть, мужика беспременно в доме надо.

Не ровен час, - поохотится кто за деньгами.

Свернут тебе башку, как куренку.

Только и свету видела.

 - Сколько, - отвечает, - на мою долю положено, столько и увижу.

 Братья-сестры долго еще шумели.

Кто кричит, кто уговаривает, кто плачет, а Катя заколодила свое:

 - Продержусь одна.

Никакого вашего жениха не надо.

Давно у меня есть.

 Осердились, конечно, родные:

 - В случае, к нам и глаз не показывай!

 - Спасибо, - отвечает, - братцы милые, сестрицы любезные!

Помнить буду.

Сами-то не забудьте - мимо похаживайте!

 Смеется, значит.

Ну, родня и дверями хлоп.

 Осталась Катя одна-одинешенька.

Поплакала, конечно, сперва, потом и говорит:

 - Врешь!

Не поддамся!

 Вытерла слезы и по хозяйству занялась.

Мыть да скоблить - чистоту наводить.

Управилась - и сразу к станку села.

Тут тоже свой порядок наводить стала.

Что ей не нужно, то подальше, а что постоянно требуется, то под руку.

Навела так-то порядок и хотела за работу садиться:

Попробую сама хоть одну бляшку обточить".

 Хватилась, а камня подходящего нет.

Обломки Данилушковой дурман-чашки остались, да Катя берегла их.

В особом узле они были завязаны.

И Прокопьича камня, конечно, много было.

Только Прокопьич до смерти на больших работах сидел.

Ну, и камень все крупный.

Обломышки да кусочки все подобрались - порасходовались на мелкую поделку.

Вот Катя и думает:

Надо, видно, сходить на руднишных отвалах поискать.

Не попадет ли подходящий камешок".

 От Данилы да и от Прокопьича она слыхала, что они у Змеиной горки брали.

Вот туда и пошла.

 На Гумешках, конечно, всегда народ: кто руду разбирает, кто возит.

Глядят на Катю-то - куда она с корзинкой пошла.

Кате это нелюбо, что на нее зря глаза пялят.

Она и не стала на отвалах с этой стороны искать, обошла горку-то.

А там еще лес рос.

Вот Катя по этому лесу и забралась на самую Змеиную горку, да тут и села.

Горько ей стало - Данилушку вспомнила.

Сидит на камне, а слезы так и бегут.

Людей нет, лес кругом, - она и не сторожится.

Так слезы на землю и каплют.

Поплакала, глядит - у самой ноги малахит-камень обозначился, только весь в земле сидит.

Чем его возьмешь, коли ни кайлы, ни лома?

Катя все-таки пошевелила его рукой.

Показалось, что камень не крепко сидит.

Вот она и давай прутиком каким-то землю отгребать от камня.

Отгребла, сколько можно, стала вышатывать.

Камень и подался.

Как хрупнуло снизу, - ровно сучок обломился.

Камешок небольшой, вроде плитки.

Толщиной пальца в три, шириной в ладонь, а длиной не больше двух четвертей.

Катя даже подивилась.

 - Как раз по моим мыслям.

Распилю его, так сколько бляшек выйдет.

И потери самый пустяк.

 Принесла камень домой и сразу занялась распиливать.

Работа не быстрая, а Кате еще надо по домашности управляться.

Глядишь, весь день в работе, и скучать некогда.

Только как за станок садиться, все про Данилушку вспомнит:

 - Поглядел бы он, какой тут новый мастер объявился.

На его-то да Прокопьичевом месте сидит!

 Нашлись, конечно, охальники.

Как без этого...

Ночью под какой-то праздник засиделась Катя за работой, а трое парней и перелезли к ней в ограду.

Попугать хотели али и еще что - их дело, только все выпивши.

Катя ширкает пилой-то и не слышит, что у ней в сенках люди.

Услышала, когда уж в избу ломиться стали:

 - Отворяй, мертвякова невеста!

Принимай живых гостей!

 Катя сперва уговаривала их:

 - Уходите, ребята!

 Ну, им это ничего.

Ломятся в дверь, того и гляди - сорвут.

Тут Катя скинула крючок, расхлобыснула двери и кричит:

 - Заходи, нето.

Кого первого лобанить?

 Парни глядят, а она с топором.

 - Ты, - говорят, - без шуток!

 - Какие - отвечает, - шутки!

Кто за порог, того и по лбу.

 Парни хоть пьяные, а видят - дело нешуточное.

Девка возрастная, оплечье крутое, глаз решительный, и топор, видать, в руках бывал.

Не посмели ведь войти-то.

Пошумели-пошумели, убрались да еще сами же про это рассказали.

Парней и стали дразнить, что они трое от одной девки убежали.

Им это не полюбилось, конечно, они и сплели, будто Катя не одна была, а за ней мертвяк стоял.

 - Да такой страшный, что заневолю убежишь.

 Парням поверили - не поверили, а по народу с той поры пошло:

 - Нечисто в этом доме.

Недаром она одна-одинешенька живет.

 До Кати это донеслось, да она печалиться не стала.

Еще подумала:

Пущай плетут.

Мне так-то и лучше, если побаиваться станут.

Другой раз, глядишь, не полезут".

 Соседи и на то дивятся, что Катя за станком сидит.

На смех ее подняли:

 - За мужичье ремесло принялась!

Что у нее выйдет!

 Это Кате солонее пришлось.

Она и сама подумывала:

Выйдет ли у меня у одной-то?" Ну, все ж таки с собой совладала:

Базарский товар!

Много ли надо?

Лишь бы гладко было...

Неуж и того не осилю?"

 Распилила Катя камешок.

Видит - узор на редкость пришелся, и как намечено, в котором месте поперек отпилить.

Подивилась Катя, как ловко все пришлось.

Поделила по-готовому, обтачивать стала.

Дело не особо хитрое, а без привычки тоже не сделаешь.

Помаялась сперва, потом научилась.

Хоть куда бляшки вышли, а потери и вовсе нет.

Только и в брос, что на сточку пришлось.

 Наделала Катя бляшек, еще раз подивилась, какой выходной камешок оказался, и стала смекать, куда сбыть поделку.

Прокопьич такую мелочь в город, случалось, возил и там все в одну лавку сдавал.

Катя много раз про эту лавку слыхала.

Вот она и придумала сходить в город.

Спрошу там, будут ли напередки мою поделку принимать".

 Затворила избушку и пошла пешочком.

В Полевой и не заметили, что она в город убралась.

Узнала Катя, где тот хозяин, который у Прокопьича поделку принимал, и заявилась прямо в лавку.

Глядит - полно тут всякого камня, а малахитовых бляшек целый шкап за стеклом.

Народу в лавке много.

Кто покупает, кто поделку сдает.

Хозяин строгий да важный такой.

 Катя сперва и подступить боялась, потом насмелилась и спрашивает:

 - Не надо ли малахитовых бляшек?

 Хозяин пальцем на шкап указал:

 - Не видишь, сколь у меня добра этого?

 Мастера, которые работу сдавали, припевают ему:

 - Много ноне на эту поделку мастеров развелось.

Только камень переводят.

Того не понимают, что для бляшки узор хороший требуется.

 Один-то мастер из полевских.

Он и говорит хозяину потихоньку:

 - Недоумок эта девка.

Видели ее соседи за станком-то.

Вот, поди, настряпала.

 Хозяин тогда и говорит:

 - Ну-ко, покажи, с чем пришла?

Катя и подала ему бляшку.

Поглядел хозяин, потом на Катю уставился и говорит:

 - У кого украла?

 Кате, конечно, это обидно показалось.

По-другому она заговорила:

 - Какое твое право, не знаючи человека, эдак про него говорить?

Гляди вот, если не слепой!

У кого можно столько бляшек на один узор украсть?

Ну-ко, скажи! - и высыпала на прилавок всю поделку.

 Хозяин и мастера видят - верно, на один узор.

И узор редкостный.

Будто из середины-то дерево выступает, а на ветке птица сидит и внизу тоже птица.

Явственно видно и сделано чисто.

 Покупатели слышали этот разговор, потянулись тоже поглядеть, только хозяин сразу все бляшки прикрыл.

Нашел заделье.

 - Не видно кучей-то.

Сейчас я их под стекло разложу.

Тогда и выбирайте, что кому любо. - А сам Кате говорит: - Иди вон в ту дверь.

Сейчас деньги получишь.

 Пошла Катя, и хозяин за ней.

Затворил дверку, спрашивает:

 - Почем сдаешь?

 Катя слыхала от Прокопьича цены.

Так и сказала, а хозяин давай хохотать:

 - Что ты!..

Что ты!

Такую-то цену я одному полевскому мастеру Прокопьичу платил да еще его приемышу Данилу.

Да ведь то мастера были!

 - Я, - отвечает, - от них и слыхала.

Из той же семьи буду.

 - Вон что! - удивился хозяин. - Так это, видно, у тебя Данилова работа осталась?

 - Нет, - отвечает, - моя

 - Камень, может, от него остался?

 - И камень сама добывала.

 Хозяин, видать, не верит, а только рядиться не стал.

Рассчитался по-честному да еще говорит:

 - Вперед случится такое сделать, неси.

Безотказно принимать буду и цену положу настоящую.

 Ушла Катя, радуется, - сколько денег получила!

А хозяин те бляшки под стекло выставил.

Покупатели набежали:

 - Сколько?

 Он, конечно, не ошибся, - в десять раз против купленного назначил, да и наговаривает:

 - Такого узора еще не бывало.

Полевского мастера Данилы работа.

Лучше его не сделать.

Пришла Катя домой, а сама все дивится:

 - Вот штука какая!

Лучше всех мои бляшки оказались!

Хорош камешок попался.

Случай, видно, счастливый подошел. - Потом и хватилась: - А не Данилушко ли это мне весточку подал?

 Подумала так, скрутилась и побежала на Змеиную горку.

 А тот малахитчик, который хотел Катю перед городским купцом оконфузить, тоже домой воротился.

Завидно ему, что у Кати такой редкостный узор получился.

Он и придумал:

 - Надо поглядеть, где она камень берет.

Не новое ли какое место ей Прокопьич либо Данило указали?

 Увидел, что Катя куда-то побежала, он и пошел за ней.

Видит - Гумешки она обошла стороной и куда-то за Змеиную горку пошла.

Мастер туда же, а сам думает:

Там лес.

По лесу-то к самой ямке прокрадусь".

 Зашли в лес.

Катя вовсе близко и нисколько не сторожится, не оглядывается, не прислушивается.

Мастер радуется, что ему так легонько достанется новое место.

Вдруг в сторонке что-то зашумело, да так, что мастер даже испугался.

Остановился.

Что такое?

Пока он так-то разбирался,

Кати и не стало.

Бегал он, бегал по лесу.

Еле выбрался к Северскому пруду - версты, поди, за две от Гумешек.

 Катя сном дела не знала, что за ней подглядывают.

Забралась на горку, к тому самому месту, где первый камешок брала.

Ямка будто побольше стала, а сбоку опять такой же камешок видно.

Пошатала его Катя, он и отстал.

Опять, как сучок, хрупнул.

Взяла Катя камешок и заплакала-запричитала.

Ну, как девки-бабы по покойнику ревут, всякие слова собирают:

 - На кого ты меня, мил сердечный друг, покинул, - и протча тако...

 Наревелась, будто полегче стало, стоит - задумалась, в руднишную сторону глядит.

Место тут вроде полянки.

Кругом лес густой да высокий, а в руднишную сторону помельче пошел.

Время на закате.

По низу от лесу на полянке темнеть стало, а в то место - к руднику солнышко пришлось.

Так и горит это место, и все камешки на нем блестят.

 Кате это любопытно показалось.

Хотела поближе подойти.

Шагнула, а под ногой и схрупало.

Отдернула она ногу, глядит - земли-то под ногами нет.

 Стоит она на каком-то высоком дереве, на самой вершине.

Со всех сторон такие же вершины подошли.

В прогалы меж деревьями внизу видно травы да цветы, и вовсе они на здешние не походят.

 Другая бы на Катином месте перепугалась, крик-визг подняла, а она вовсе о другом подумала:

Вон она, гора, раскрылась!

Хоть бы на Данилушку взглянуть!"

 Только подумала и видит через прогалы - идет кто-то внизу, на Данилушку походит и руки вверх тянет, будто сказать что хочет.

Катя свету не взвидела, так и кинулась к нему... с дерева-то!

Ну, а пала тут же на землю, где стояла.

Образумилась да и говорит себе:

 - Верно, что блазнить мне стало.

Надо поскорее домой идти.

 Идти надо, а сама сидит да сидит, все ждет, не вскроется ли еще гора, не покажется ли опять Данилушко.

Так до потемок и просидела.

Тогда только и домой пошла, а сама думает:

Повидала все-таки Данилушку".

 Тот мастер, который за Катей подглядывал, домой к этому времени выбежал.

Поглядел - избушка у Кати заперта.

Он и притаился, - посмотрю, что она притащила.

Видит - идет Катя, он и встал поперек дороги:

 - Ты куда это ходила?

 - На Змеиную, - отвечает.

 - Ночью-то?

Что там делать?

 - Данилу повидать...

 Мастер так и шарахнулся, а на другой день по заводу шепотки поползли:

 - Вовсе рехнулась мертвякова невеста.

По ночам на Змеиную ходит, покойника ждет.

Как бы еще завод не подожгла, с малого-то ума.

 Братья-сестры прослышали, опять прибежали, давай строжить да уговаривать Катю.

Только она и слушать не стала.

Показала им деньги и говорит:

 - Это, думаете, откуда у меня?

У хороших мастеров не берут, а мне за перводелку столько отвалили!

Почему так?

 Братья слышали про ее-то удачу и говорят:

 - Случай счастливый вышел.

О чем тут говорить.

 - Таких, - отвечает, случаев не бывало.

Это мне Данило сам такой камень подложил и узор вывел.

 Братья смеются, сестры руками машут:

 - И впрямь рехнулась!

Надо приказчику сказать.

Как бы всамделе завод не подожгла!

 Не сказали, конечно.

Постыдились сестру-то выдавать.

Только вышли да и сговорились:

 - Надо за Катериной глядеть.

Куда пойдет - сейчас же за ней бежать.

 А Катя проводила родню, двери заперла да принялась новый-то камешок распиливать.

Пилит да загадывает:

 - Коли такой же издастся, значит, не поблазнило мне - видала я Данилушку.

 Вот она и торопится распилить.

Поглядеть-то ей поскорее охота, как по-настоящему узор выйдет.

Ночь уж давно, а Катя все за станком сидит.

Одна сестра проснулась в эту пору, увидела огонь в избе, подбежала к окошку, смотрит сквозь щелку в ставне и дивится:

 - И сон ее не берет!

Наказанье с девкой!

 Отпилила Катя досочку - узор и обозначился.

Еще лучше того-то.

Птица с дерева книзу полетела, крылья расправила, а снизу навстречу другая летит.

Пять раз этот узор на досочке.

Из точки в точку намечено, как поперек распилить.

Катя тут и думать не стала.

Схватилась да и побежала куда-то.

Сестра за ней.

Дорогой-то постучалась к братьям - бегите, дескать, скорей.

Выбежали братья, еще народ сбили.

А уже светленько стало.

Глядят - Катя мимо Гумешек бежит.

Туда все и кинулись, а она, видно, и не чует, что народ за ней.

Пробежала рудник, потише пошла в обход Змеиной горки.

Народ тоже призадержался - посмотрим, дескать, что она делать будет.

 Катя идет, как ей привычно, на горку.

Взглянула, а лес кругом какой-то небывалый.

Пощупала рукой дерево, а оно холодное да гладкое, как камень шлифованный.

И трава понизу тоже каменная оказалась, и темно еще тут.

Катя и думает:

Видно, я в гору попала".

 Родня да народ той порой переполошились:

 - Куда она девалась?

Сейчас близко была, а не стало!

 Бегают, суетятся.

Кто на горку, кто кругом горки.

Перекликаются друг с дружкой:

Там не видно?"

 А Катя ходит в каменном лесу и думает, как ей Данилу найти.

Походила-походила да и закричала:

 - Данило, отзовись!

 По лесу голк пошел.

Сучья запостукивали:

Нет его!

Нет его!

Нет его!" Только Катя не унялась.

 - Данило, отзовись!

По лесу опять:

Нет его!

Нет его!"

 Катя снова:

 - Данило, отзовись!

 Тут Хозяйка горы перед Катей и показалась.

 - Ты зачем, - спрашивает, - в мой лес забралась?

Чего тебе?

Камень, что ли, хороший ищешь?

Любой бери да уходи поскорее!

 Катя тут и говорит:

 - Не надо мне твоего мертвого камня!

Подавай мне живого Данилушку.

Где он у тебя запрятан?

Какое твое право чужих женихов сманивать?

 Ну, смелая девка.

Прямо на горло наступать стала.

Это Хозяйке-то!

А та ничего, стоит спокойненько:

 - Еще что скажешь?

 - А то и скажу - подавай Данилу!

У тебя он...

Хозяйка расхохоталась да и говорит:

 - Ты, дура-девка, знаешь ли, с кем говоришь?

 - Не слепая, - кричит, - вижу.

Только не боюсь тебя, разлучница!

Нисколечко не боюсь!

Сколь ни хитро у тебя, а ко мне Данило тянется.

Сама видала.

Что, взяла?

 Хозяйка тогда и говорит:

 - А вот послушаем, что он сам скажет.

До того в лесу темненько было, а тут сразу ровно он ожил.

Светло стало.

Трава снизу разными огнями загорелась, деревья одно другого краше.

В прогалы полянку видно, а на ней цветы каменные, и пчелки золотые, как искорки, над теми цветами.

Ну, такая, слышь-ко, красота, что век бы не нагляделся.

И видит Катя - бежит по этому лесу Данило.

Прямо к ней.

Катя навстречу кинулась:

Данилушко!"

 - Подожди, - говорит Хозяйка и спрашивает: - Ну,

Данило-мастер, выбирай - как быть?

С ней пойдешь - все мое забудешь, здесь останешься - ее и людей забыть надо.

 - Не могу, - отвечает, - людей забыть, а ее каждую минуту помню.

 Тут Хозяйка улыбнулась светленько и говорит:

 - Твоя взяла,

Катерина!

Бери своего мастера.

За удалость да твердость твою вот тебе подарок.

Пусть у Данилы все мое в памяти останется.

Только вот это пусть накрепко забудет! - И полянка с диковинными цветами сразу потухла. - Теперь ступайте в ту сторону, - указала Хозяйка да еще упредила: - Ты,

Данило, про гору людям не сказывай.

Говори, что на выучку к дальнему мастеру ходил.

А ты,

Катерина, и думать забудь, что я у тебя жениха сманивала.

Сам он пришел за тем, что теперь забыл.

 Поклонилась тут Катя:

 - Прости на худом слове!

 - Ладно, - отвечает, - что каменной сделается!

Для тебя говорю, чтоб остуды у вас не было.

 Пошли Катя с Данилой по лесу, а он все темней да темней, а под ногами неровно - бугры да ямки.

Огляделись, а они на руднике - на Гумешках.

Время еще раннее, и людей на руднике нет.

Они потихоньку и пробрались домой.

А те, что за Катей побежали, все еще по лесу бродят да перекликаются:

Там не видно?"

 Искали-искали - не нашли.

Прибежали домой, а Данило у окошка сидит.

 Испугались, конечно.

Чураются, заклятья разные говорят.

Потом видят - трубку Данило набивать стал.

Ну и отошли.

Не станет же, - думают, - мертвяк трубку курить".

 Подходить стали один по одному.

Глядят - и Катя в избе.

У печки толкошится, а сама веселехонька.

Давно ее такой не видали.

Тут и вовсе осмелели, в избу вошли, спрашивать стали:

 - Где это тебя,

Данило, давно не видно?

 - В Колывань, - отвечает, - ходил.

Прослышал про тамошнего мастера по каменному делу, будто лучше его нет по работе.

Вот и заохотило поучиться маленько.

Тятенька покойный отговаривал.

Ну, а я посамовольничал - тайком ушел,

Кате вон только сказался.

 - Пошто, - спрашивают, - чашу свою разбил?

 - Ну, мало ли...

С вечорки пришел...

Может, выпил лишка...

Не по мыслям пришлась, вот и ахнул.

У всякого мастера такое, поди, случалось.

О чем говорить.

 Тут братья-сестры к Кате приступать стали, почему не сказала про Колывань-то.

Только от Кати тоже немного добились.

Сразу отрезала:

 - Чья бы корова мычала, моя бы молчала.

Мало я вам сказывала, что Данило живой.

А вы что?

Женихов мне подсовывали да с пути сбивали!

Садитесь-ка лучше за стол.

Испеклась у меня чирла-то (яичница-глазуья. - Ред.).

 На том дело и кончилось.

Посидела родня, поговорили о том, другом, разошлась.

Вечером пошел Данило к приказчику объявиться.

Тот пошумел, конечно.

Ну, все-таки уладили дело.

 Вот и стали Данило с Катей в своей избушке жить.

Хорошо, сказывают, жили, согласно.

По работе-то Данилу все горным мастером звали.

Против него никто не мог сделать.

И достаток у них появился.

Только нет-нет - и задумается Данило.

Катя понимала, конечно, - о чем, да помалкивала.

0
0
456
Подарок

Бажов Павел Петрович

Сказки Бажова Павла Петровича. (15 (27) января 1879 — 3 декабря 1950) — русский и советский писатель, фольклорист, публицист, журналист. Автор у…
Комментарии
Вам нужно войти , чтобы оставить комментарий
Сегодня читают
Ryfma
Ryfma - это социальная сеть для публикации книг, стихов и прозы, для общения писателей и читателей. Публикуй стихи и прозу бесплатно.