Катя - Данилова-то невеста - незамужницей осталась.
Года два либо три прошло, как Данило потерялся, - она и вовсе из невестинской поры вышла.
За двадцать-то годов, по-нашему, по-заводскому, перестарок считается.
Парни таких редко сватают, вдовцы больше.
Ну, а эта Катя, видно, пригожая была, к ней всё женихи лезут, а у ней только и слов:
- Данилу обещалась.
Ее уговаривают:
- Что поделаешь!
Обещалась, да не вышла.
Теперь об этом и поминать не к чему.
Давно человек изгиб.
Катя на своем стоит:
- Данилу обещалась.
Может, и придет еще он.
Ей толкуют:
- Нет его в живых.
Верное дело.
А она уперлась на своем:
- Никто его мертвым не видал, а для меня он и подавно живой.
Видят - не в себе девка, - отстали.
Иные на смех еще подымать стали: прозвали ее мертвяковой невестой.
Ей это прильнуло.
Катя Мертвякова да Катя Мертвякова, ровно другого прозванья не было.
Тут какой-то мор на людей случился, и у Кати старики-то оба умерли.
Родство у нее большое.
Три брата женатых да сестер замужних сколько-то.
Рассорка промеж ними и вышла - кому на отцовском месте оставаться.
Катя видит - бестолковщина пошла, и говорит:
- Пойду-ка я в Данилушкову избу жить.
Вовсе Прокопьич старый стал.
Хоть за ним похожу.
Братья-сестры уговаривать, конечно:
- Не подходит это, сестра.
Прокопьич хоть старый человек, а мало ли что про тебя сказать могут.
- Мне-то, - отвечает, - что?
Не я сплетницей стану.
Прокопьич, поди-ко, мне не чужой.
Приемный отец моему Данилу.
Тятенькой его звать буду.
Так и ушла.
Оно и то сказать: семейные не крепко вязались.
Про себя думали: лишний из семьи - шуму меньше.
А Прокопьич что?
Ему по душе пришлось.
- Спасибо, - говорит, - Катенька, что про меня вспомнила.
Вот и стали они поживать.
Прокопьич за станком сидит, а Катя по хозяйству бегает - в огороде там, сварить-постряпать и протча.
Хозяйство невелико, конечно, на двоих-то...
Катя - девушка проворная, долго ли ей!..
Управится и садится за какое рукоделье: сшить-связать, мало ли.
Сперва у них гладенько катилось, только Прокопьичу все хуже да хуже.
День сидит, два лежит.
Изробился, старый стал.
Катя и заподумывала, как они дальше-то жить станут.
Рукодельем женским не прокормишься, а другого ремесла не знаю".
Вот и говорит Прокопьичу:
- Тятенька!
Ты бы хоть научил меня чему попроще.
Прокопьичу даже смешно стало.
- Что ты это!
Девичье ли дело за малахитом сидеть!
Отродясь такого не слыхивал.
Ну, она все ж таки присматриваться к Прокопьичеву ремеслу стала.
Помогала ему, где можно.
Распилить там, пошлифовать.
Прокопьич и стал ей то-другое показывать.
Не то, чтобы настоящее.
Бляшку обточить, ручки к вилкам-ножам сделать и протча, что в ходу было.
Пустяшно, конечно, дело, копеечно, а все разоставок при случае.
Прокопьич недолго зажился.
Тут братья-сестры уж понуждать Катю стали:
- Теперь тебе заневолю надо замуж выходить.
Как ты одна жить будешь?
Катя их обрезала:
- Не ваша печаль.
Никакого мне вашего жениха не надо.
Придет Данилушко.
Выучится в горе и придет.
Братья-сестры руками на нее машут:
- В уме ли ты,
Катерина?
Эдакое и говорить грех!
Давно умер человек, а она его ждет!
Гляди, еще блазнить (мерещиться. - Ред.) станет.
- Не боюсь, - отвечает, - этого.
Тогда родные спрашивают:
- Чем ты хоть жить-то станешь?
- Об этом, - отвечает, - тоже не заботьтесь.
Продержусь одна.
Братья-сестры так поняли, что от Прокопьича деньжонки остались, и опять за свое:
- Вот и вышла дура!
Коли деньги есть, мужика беспременно в доме надо.
Не ровен час, - поохотится кто за деньгами.
Свернут тебе башку, как куренку.
Только и свету видела.
- Сколько, - отвечает, - на мою долю положено, столько и увижу.
Братья-сестры долго еще шумели.
Кто кричит, кто уговаривает, кто плачет, а Катя заколодила свое:
- Продержусь одна.
Никакого вашего жениха не надо.
Давно у меня есть.
Осердились, конечно, родные:
- В случае, к нам и глаз не показывай!
- Спасибо, - отвечает, - братцы милые, сестрицы любезные!
Помнить буду.
Сами-то не забудьте - мимо похаживайте!
Смеется, значит.
Ну, родня и дверями хлоп.
Осталась Катя одна-одинешенька.
Поплакала, конечно, сперва, потом и говорит:
- Врешь!
Не поддамся!
Вытерла слезы и по хозяйству занялась.
Мыть да скоблить - чистоту наводить.
Управилась - и сразу к станку села.
Тут тоже свой порядок наводить стала.
Что ей не нужно, то подальше, а что постоянно требуется, то под руку.
Навела так-то порядок и хотела за работу садиться:
Попробую сама хоть одну бляшку обточить".
Хватилась, а камня подходящего нет.
Обломки Данилушковой дурман-чашки остались, да Катя берегла их.
В особом узле они были завязаны.
И Прокопьича камня, конечно, много было.
Только Прокопьич до смерти на больших работах сидел.
Ну, и камень все крупный.
Обломышки да кусочки все подобрались - порасходовались на мелкую поделку.
Вот Катя и думает:
Надо, видно, сходить на руднишных отвалах поискать.
Не попадет ли подходящий камешок".
От Данилы да и от Прокопьича она слыхала, что они у Змеиной горки брали.
Вот туда и пошла.
На Гумешках, конечно, всегда народ: кто руду разбирает, кто возит.
Глядят на Катю-то - куда она с корзинкой пошла.
Кате это нелюбо, что на нее зря глаза пялят.
Она и не стала на отвалах с этой стороны искать, обошла горку-то.
А там еще лес рос.
Вот Катя по этому лесу и забралась на самую Змеиную горку, да тут и села.
Горько ей стало - Данилушку вспомнила.
Сидит на камне, а слезы так и бегут.
Людей нет, лес кругом, - она и не сторожится.
Так слезы на землю и каплют.
Поплакала, глядит - у самой ноги малахит-камень обозначился, только весь в земле сидит.
Чем его возьмешь, коли ни кайлы, ни лома?
Катя все-таки пошевелила его рукой.
Показалось, что камень не крепко сидит.
Вот она и давай прутиком каким-то землю отгребать от камня.
Отгребла, сколько можно, стала вышатывать.
Камень и подался.
Как хрупнуло снизу, - ровно сучок обломился.
Камешок небольшой, вроде плитки.
Толщиной пальца в три, шириной в ладонь, а длиной не больше двух четвертей.
Катя даже подивилась.
- Как раз по моим мыслям.
Распилю его, так сколько бляшек выйдет.
И потери самый пустяк.
Принесла камень домой и сразу занялась распиливать.
Работа не быстрая, а Кате еще надо по домашности управляться.
Глядишь, весь день в работе, и скучать некогда.
Только как за станок садиться, все про Данилушку вспомнит:
- Поглядел бы он, какой тут новый мастер объявился.
На его-то да Прокопьичевом месте сидит!
Нашлись, конечно, охальники.
Как без этого...
Ночью под какой-то праздник засиделась Катя за работой, а трое парней и перелезли к ней в ограду.
Попугать хотели али и еще что - их дело, только все выпивши.
Катя ширкает пилой-то и не слышит, что у ней в сенках люди.
Услышала, когда уж в избу ломиться стали:
- Отворяй, мертвякова невеста!
Принимай живых гостей!
Катя сперва уговаривала их:
- Уходите, ребята!
Ну, им это ничего.
Ломятся в дверь, того и гляди - сорвут.
Тут Катя скинула крючок, расхлобыснула двери и кричит:
- Заходи, нето.
Кого первого лобанить?
Парни глядят, а она с топором.
- Ты, - говорят, - без шуток!
- Какие - отвечает, - шутки!
Кто за порог, того и по лбу.
Парни хоть пьяные, а видят - дело нешуточное.
Девка возрастная, оплечье крутое, глаз решительный, и топор, видать, в руках бывал.
Не посмели ведь войти-то.
Пошумели-пошумели, убрались да еще сами же про это рассказали.
Парней и стали дразнить, что они трое от одной девки убежали.
Им это не полюбилось, конечно, они и сплели, будто Катя не одна была, а за ней мертвяк стоял.
- Да такой страшный, что заневолю убежишь.
Парням поверили - не поверили, а по народу с той поры пошло:
- Нечисто в этом доме.
Недаром она одна-одинешенька живет.
До Кати это донеслось, да она печалиться не стала.
Еще подумала:
Пущай плетут.
Мне так-то и лучше, если побаиваться станут.
Другой раз, глядишь, не полезут".
Соседи и на то дивятся, что Катя за станком сидит.
На смех ее подняли:
- За мужичье ремесло принялась!
Что у нее выйдет!
Это Кате солонее пришлось.
Она и сама подумывала:
Выйдет ли у меня у одной-то?" Ну, все ж таки с собой совладала:
Базарский товар!
Много ли надо?
Лишь бы гладко было...
Неуж и того не осилю?"
Распилила Катя камешок.
Видит - узор на редкость пришелся, и как намечено, в котором месте поперек отпилить.
Подивилась Катя, как ловко все пришлось.
Поделила по-готовому, обтачивать стала.
Дело не особо хитрое, а без привычки тоже не сделаешь.
Помаялась сперва, потом научилась.
Хоть куда бляшки вышли, а потери и вовсе нет.
Только и в брос, что на сточку пришлось.
Наделала Катя бляшек, еще раз подивилась, какой выходной камешок оказался, и стала смекать, куда сбыть поделку.
Прокопьич такую мелочь в город, случалось, возил и там все в одну лавку сдавал.
Катя много раз про эту лавку слыхала.
Вот она и придумала сходить в город.
Спрошу там, будут ли напередки мою поделку принимать".
Затворила избушку и пошла пешочком.
В Полевой и не заметили, что она в город убралась.
Узнала Катя, где тот хозяин, который у Прокопьича поделку принимал, и заявилась прямо в лавку.
Глядит - полно тут всякого камня, а малахитовых бляшек целый шкап за стеклом.
Народу в лавке много.
Кто покупает, кто поделку сдает.
Хозяин строгий да важный такой.
Катя сперва и подступить боялась, потом насмелилась и спрашивает:
- Не надо ли малахитовых бляшек?
Хозяин пальцем на шкап указал:
- Не видишь, сколь у меня добра этого?
Мастера, которые работу сдавали, припевают ему:
- Много ноне на эту поделку мастеров развелось.
Только камень переводят.
Того не понимают, что для бляшки узор хороший требуется.
Один-то мастер из полевских.
Он и говорит хозяину потихоньку:
- Недоумок эта девка.
Видели ее соседи за станком-то.
Вот, поди, настряпала.
Хозяин тогда и говорит:
- Ну-ко, покажи, с чем пришла?
Катя и подала ему бляшку.
Поглядел хозяин, потом на Катю уставился и говорит:
- У кого украла?
Кате, конечно, это обидно показалось.
По-другому она заговорила:
- Какое твое право, не знаючи человека, эдак про него говорить?
Гляди вот, если не слепой!
У кого можно столько бляшек на один узор украсть?
Ну-ко, скажи! - и высыпала на прилавок всю поделку.
Хозяин и мастера видят - верно, на один узор.
И узор редкостный.
Будто из середины-то дерево выступает, а на ветке птица сидит и внизу тоже птица.
Явственно видно и сделано чисто.
Покупатели слышали этот разговор, потянулись тоже поглядеть, только хозяин сразу все бляшки прикрыл.
Нашел заделье.
- Не видно кучей-то.
Сейчас я их под стекло разложу.
Тогда и выбирайте, что кому любо. - А сам Кате говорит: - Иди вон в ту дверь.
Сейчас деньги получишь.
Пошла Катя, и хозяин за ней.
Затворил дверку, спрашивает:
- Почем сдаешь?
Катя слыхала от Прокопьича цены.
Так и сказала, а хозяин давай хохотать:
- Что ты!..
Что ты!
Такую-то цену я одному полевскому мастеру Прокопьичу платил да еще его приемышу Данилу.
Да ведь то мастера были!
- Я, - отвечает, - от них и слыхала.
Из той же семьи буду.
- Вон что! - удивился хозяин. - Так это, видно, у тебя Данилова работа осталась?
- Нет, - отвечает, - моя
- Камень, может, от него остался?
- И камень сама добывала.
Хозяин, видать, не верит, а только рядиться не стал.
Рассчитался по-честному да еще говорит:
- Вперед случится такое сделать, неси.
Безотказно принимать буду и цену положу настоящую.
Ушла Катя, радуется, - сколько денег получила!
А хозяин те бляшки под стекло выставил.
Покупатели набежали:
- Сколько?
Он, конечно, не ошибся, - в десять раз против купленного назначил, да и наговаривает:
- Такого узора еще не бывало.
Полевского мастера Данилы работа.
Лучше его не сделать.
Пришла Катя домой, а сама все дивится:
- Вот штука какая!
Лучше всех мои бляшки оказались!
Хорош камешок попался.
Случай, видно, счастливый подошел. - Потом и хватилась: - А не Данилушко ли это мне весточку подал?
Подумала так, скрутилась и побежала на Змеиную горку.
А тот малахитчик, который хотел Катю перед городским купцом оконфузить, тоже домой воротился.
Завидно ему, что у Кати такой редкостный узор получился.
Он и придумал:
- Надо поглядеть, где она камень берет.
Не новое ли какое место ей Прокопьич либо Данило указали?
Увидел, что Катя куда-то побежала, он и пошел за ней.
Видит - Гумешки она обошла стороной и куда-то за Змеиную горку пошла.
Мастер туда же, а сам думает:
Там лес.
По лесу-то к самой ямке прокрадусь".
Зашли в лес.
Катя вовсе близко и нисколько не сторожится, не оглядывается, не прислушивается.
Мастер радуется, что ему так легонько достанется новое место.
Вдруг в сторонке что-то зашумело, да так, что мастер даже испугался.
Остановился.
Что такое?
Пока он так-то разбирался,
Кати и не стало.
Бегал он, бегал по лесу.
Еле выбрался к Северскому пруду - версты, поди, за две от Гумешек.
Катя сном дела не знала, что за ней подглядывают.
Забралась на горку, к тому самому месту, где первый камешок брала.
Ямка будто побольше стала, а сбоку опять такой же камешок видно.
Пошатала его Катя, он и отстал.
Опять, как сучок, хрупнул.
Взяла Катя камешок и заплакала-запричитала.
Ну, как девки-бабы по покойнику ревут, всякие слова собирают:
- На кого ты меня, мил сердечный друг, покинул, - и протча тако...
Наревелась, будто полегче стало, стоит - задумалась, в руднишную сторону глядит.
Место тут вроде полянки.
Кругом лес густой да высокий, а в руднишную сторону помельче пошел.
Время на закате.
По низу от лесу на полянке темнеть стало, а в то место - к руднику солнышко пришлось.
Так и горит это место, и все камешки на нем блестят.
Кате это любопытно показалось.
Хотела поближе подойти.
Шагнула, а под ногой и схрупало.
Отдернула она ногу, глядит - земли-то под ногами нет.
Стоит она на каком-то высоком дереве, на самой вершине.
Со всех сторон такие же вершины подошли.
В прогалы меж деревьями внизу видно травы да цветы, и вовсе они на здешние не походят.
Другая бы на Катином месте перепугалась, крик-визг подняла, а она вовсе о другом подумала:
Вон она, гора, раскрылась!
Хоть бы на Данилушку взглянуть!"
Только подумала и видит через прогалы - идет кто-то внизу, на Данилушку походит и руки вверх тянет, будто сказать что хочет.
Катя свету не взвидела, так и кинулась к нему... с дерева-то!
Ну, а пала тут же на землю, где стояла.
Образумилась да и говорит себе:
- Верно, что блазнить мне стало.
Надо поскорее домой идти.
Идти надо, а сама сидит да сидит, все ждет, не вскроется ли еще гора, не покажется ли опять Данилушко.
Так до потемок и просидела.
Тогда только и домой пошла, а сама думает:
Повидала все-таки Данилушку".
Тот мастер, который за Катей подглядывал, домой к этому времени выбежал.
Поглядел - избушка у Кати заперта.
Он и притаился, - посмотрю, что она притащила.
Видит - идет Катя, он и встал поперек дороги:
- Ты куда это ходила?
- На Змеиную, - отвечает.
- Ночью-то?
Что там делать?
- Данилу повидать...
Мастер так и шарахнулся, а на другой день по заводу шепотки поползли:
- Вовсе рехнулась мертвякова невеста.
По ночам на Змеиную ходит, покойника ждет.
Как бы еще завод не подожгла, с малого-то ума.
Братья-сестры прослышали, опять прибежали, давай строжить да уговаривать Катю.
Только она и слушать не стала.
Показала им деньги и говорит:
- Это, думаете, откуда у меня?
У хороших мастеров не берут, а мне за перводелку столько отвалили!
Почему так?
Братья слышали про ее-то удачу и говорят:
- Случай счастливый вышел.
О чем тут говорить.
- Таких, - отвечает, случаев не бывало.
Это мне Данило сам такой камень подложил и узор вывел.
Братья смеются, сестры руками машут:
- И впрямь рехнулась!
Надо приказчику сказать.
Как бы всамделе завод не подожгла!
Не сказали, конечно.
Постыдились сестру-то выдавать.
Только вышли да и сговорились:
- Надо за Катериной глядеть.
Куда пойдет - сейчас же за ней бежать.
А Катя проводила родню, двери заперла да принялась новый-то камешок распиливать.
Пилит да загадывает:
- Коли такой же издастся, значит, не поблазнило мне - видала я Данилушку.
Вот она и торопится распилить.
Поглядеть-то ей поскорее охота, как по-настоящему узор выйдет.
Ночь уж давно, а Катя все за станком сидит.
Одна сестра проснулась в эту пору, увидела огонь в избе, подбежала к окошку, смотрит сквозь щелку в ставне и дивится:
- И сон ее не берет!
Наказанье с девкой!
Отпилила Катя досочку - узор и обозначился.
Еще лучше того-то.
Птица с дерева книзу полетела, крылья расправила, а снизу навстречу другая летит.
Пять раз этот узор на досочке.
Из точки в точку намечено, как поперек распилить.
Катя тут и думать не стала.
Схватилась да и побежала куда-то.
Сестра за ней.
Дорогой-то постучалась к братьям - бегите, дескать, скорей.
Выбежали братья, еще народ сбили.
А уже светленько стало.
Глядят - Катя мимо Гумешек бежит.
Туда все и кинулись, а она, видно, и не чует, что народ за ней.
Пробежала рудник, потише пошла в обход Змеиной горки.
Народ тоже призадержался - посмотрим, дескать, что она делать будет.
Катя идет, как ей привычно, на горку.
Взглянула, а лес кругом какой-то небывалый.
Пощупала рукой дерево, а оно холодное да гладкое, как камень шлифованный.
И трава понизу тоже каменная оказалась, и темно еще тут.
Катя и думает:
Видно, я в гору попала".
Родня да народ той порой переполошились:
- Куда она девалась?
Сейчас близко была, а не стало!
Бегают, суетятся.
Кто на горку, кто кругом горки.
Перекликаются друг с дружкой:
Там не видно?"
А Катя ходит в каменном лесу и думает, как ей Данилу найти.
Походила-походила да и закричала:
- Данило, отзовись!
По лесу голк пошел.
Сучья запостукивали:
Нет его!
Нет его!
Нет его!" Только Катя не унялась.
- Данило, отзовись!
По лесу опять:
Нет его!
Нет его!"
Катя снова:
- Данило, отзовись!
Тут Хозяйка горы перед Катей и показалась.
- Ты зачем, - спрашивает, - в мой лес забралась?
Чего тебе?
Камень, что ли, хороший ищешь?
Любой бери да уходи поскорее!
Катя тут и говорит:
- Не надо мне твоего мертвого камня!
Подавай мне живого Данилушку.
Где он у тебя запрятан?
Какое твое право чужих женихов сманивать?
Ну, смелая девка.
Прямо на горло наступать стала.
Это Хозяйке-то!
А та ничего, стоит спокойненько:
- Еще что скажешь?
- А то и скажу - подавай Данилу!
У тебя он...
Хозяйка расхохоталась да и говорит:
- Ты, дура-девка, знаешь ли, с кем говоришь?
- Не слепая, - кричит, - вижу.
Только не боюсь тебя, разлучница!
Нисколечко не боюсь!
Сколь ни хитро у тебя, а ко мне Данило тянется.
Сама видала.
Что, взяла?
Хозяйка тогда и говорит:
- А вот послушаем, что он сам скажет.
До того в лесу темненько было, а тут сразу ровно он ожил.
Светло стало.
Трава снизу разными огнями загорелась, деревья одно другого краше.
В прогалы полянку видно, а на ней цветы каменные, и пчелки золотые, как искорки, над теми цветами.
Ну, такая, слышь-ко, красота, что век бы не нагляделся.
И видит Катя - бежит по этому лесу Данило.
Прямо к ней.
Катя навстречу кинулась:
Данилушко!"
- Подожди, - говорит Хозяйка и спрашивает: - Ну,
Данило-мастер, выбирай - как быть?
С ней пойдешь - все мое забудешь, здесь останешься - ее и людей забыть надо.
- Не могу, - отвечает, - людей забыть, а ее каждую минуту помню.
Тут Хозяйка улыбнулась светленько и говорит:
- Твоя взяла,
Катерина!
Бери своего мастера.
За удалость да твердость твою вот тебе подарок.
Пусть у Данилы все мое в памяти останется.
Только вот это пусть накрепко забудет! - И полянка с диковинными цветами сразу потухла. - Теперь ступайте в ту сторону, - указала Хозяйка да еще упредила: - Ты,
Данило, про гору людям не сказывай.
Говори, что на выучку к дальнему мастеру ходил.
А ты,
Катерина, и думать забудь, что я у тебя жениха сманивала.
Сам он пришел за тем, что теперь забыл.
Поклонилась тут Катя:
- Прости на худом слове!
- Ладно, - отвечает, - что каменной сделается!
Для тебя говорю, чтоб остуды у вас не было.
Пошли Катя с Данилой по лесу, а он все темней да темней, а под ногами неровно - бугры да ямки.
Огляделись, а они на руднике - на Гумешках.
Время еще раннее, и людей на руднике нет.
Они потихоньку и пробрались домой.
А те, что за Катей побежали, все еще по лесу бродят да перекликаются:
Там не видно?"
Искали-искали - не нашли.
Прибежали домой, а Данило у окошка сидит.
Испугались, конечно.
Чураются, заклятья разные говорят.
Потом видят - трубку Данило набивать стал.
Ну и отошли.
Не станет же, - думают, - мертвяк трубку курить".
Подходить стали один по одному.
Глядят - и Катя в избе.
У печки толкошится, а сама веселехонька.
Давно ее такой не видали.
Тут и вовсе осмелели, в избу вошли, спрашивать стали:
- Где это тебя,
Данило, давно не видно?
- В Колывань, - отвечает, - ходил.
Прослышал про тамошнего мастера по каменному делу, будто лучше его нет по работе.
Вот и заохотило поучиться маленько.
Тятенька покойный отговаривал.
Ну, а я посамовольничал - тайком ушел,
Кате вон только сказался.
- Пошто, - спрашивают, - чашу свою разбил?
- Ну, мало ли...
С вечорки пришел...
Может, выпил лишка...
Не по мыслям пришлась, вот и ахнул.
У всякого мастера такое, поди, случалось.
О чем говорить.
Тут братья-сестры к Кате приступать стали, почему не сказала про Колывань-то.
Только от Кати тоже немного добились.
Сразу отрезала:
- Чья бы корова мычала, моя бы молчала.
Мало я вам сказывала, что Данило живой.
А вы что?
Женихов мне подсовывали да с пути сбивали!
Садитесь-ка лучше за стол.
Испеклась у меня чирла-то (яичница-глазуья. - Ред.).
На том дело и кончилось.
Посидела родня, поговорили о том, другом, разошлась.
Вечером пошел Данило к приказчику объявиться.
Тот пошумел, конечно.
Ну, все-таки уладили дело.
Вот и стали Данило с Катей в своей избушке жить.
Хорошо, сказывают, жили, согласно.
По работе-то Данилу все горным мастером звали.
Против него никто не мог сделать.
И достаток у них появился.
Только нет-нет - и задумается Данило.
Катя понимала, конечно, - о чем, да помалкивала.
