Распуская карий цветок нашей с тобой беседы,
Невинной, как пристальный взгляд школьницы старших классов
На филолога-практиканта, что стоит пригорюнясь, краснеет, бедный, –
Отчего же писатели смотрят в ее глаза понимающе и с опаской? –
В смысле: неточная рифма, оборот, оставшийся без продолжения, –
Это как обещание на ухо, от которого боль и услада,
Но то, что ты можешь сказать мне и говоришь в качестве одолжения,
Разливается майским высвистом на пятом уроке из школьного сада.
И если прильнуть теперь к раковине моего уха,
Услышишь в ней журчание языка твоего – гибкого и горячего,
И выводимое им – усердно, убористо, буква за буквой –
Мне уже не проверить – а лишь переписать начисто.
О, диктат языка, пошлость омонимии,
Липкий соблазн промелькнувшей случайно рифмы.
Образ карих цветов – да разве же совладаешь с ними,
Запах лучащими, омывающий стих, как лимфа!
