…И давшему Клятву от режущей боли не деться:
На троне своём не дрожит — ухмыляется деспот,
Вороны и грязь — всё, что есть на столбах на фонарных,
В темнице — не вор, не палач, а твой Брат карбонарий.
И сколько бы твари в хоромах своих ни бесились,
На всё-то и храбрости, чтобы признаться: бессилен.
На всё-то и воли — не сдаться и взгляда не прятать.
Твой фартук, увы, ни в одном мятеже не запятнан.
Какой уж мятеж, если лица открытые — подвиг!
Всего-то и сил, чтобы верить, надеяться, помнить.
И было бы легче не знать и в герои не метить —
Трудней оправдаться, что рано, что жёны и дети.
И было бы проще, когда бы — избит и изранен, —
Больнее признать, что не вспарывал брюхо тиранам.
Жирует тиран, и в почёте его прихлебатель.
Был жив бы ещё, со стыда бы сгорел Гарибальди.
Взрывают эфиры бессильные вопли о мести.
При виде такого вторично б повесился Пестель.
Дожди опрокинулись ало и лупят стаккато.
Дождитесь!
Дождитесь!
Дождитесь меня, баррикады!
