Meine Mutter

Meine Augen sprechen

das Schweigen der Liebe

Und Ihre

Stille umarmt Blumen. *

Губами к седым волосам: "...надо признаться.

Мама, мне тоже страшно".

И во́роны рокочут о том часто,

но чаще — на последний день цветы.

Губы суше, чем мертвый Нил,

язык неуклюж, как окунь в морщинах ила,

которого больше некому отловить.

Ты не помнишь, а я — до сих пор не забыл.

Мы шли: ты бледна,

уставшая как Сизиф,

и ты говоришь, что "хочется сил и жить",

что

"чем старше, тем незаметней дни" —

и грязь перекатывается чем-то живым внутри.

Я тогда был наивный, еще совсем юный Каа

и пытался сказать, что ты будешь вечно —

калачакра, сансара, карма, чакра;

и дух каждого — безвременен и бессмертен.

А ты говорила: "Я не знаю, что там — и страшно,

что ничего".

Говорить слово "мама", дышать

и внезапно забыть про воздух,

Вместе сыпать в тарелку дрожжи,

и узнать созависимость

как синоним своей вины —

я хочу захлебнуться жизнью,

в круг превращая вектор.

Но мой шепот прижался губами к твоим ушам:

"Послушай меня... мне теперь тоже страшно".

*Мои глаза говорят

тишину любви

и твоя

тишина обнимает цветы.